Наконец, день этот наступил. В воскресенье, часу в двенадцатом утра, Игнатий Иваныч отправился на Литейную, и в заново отделанном помещении застал уже начавшееся богослужение. Недалеко от священника и диакона, облачённых в светлые ризы, стоял Порфирий Иваныч в новом сюртуке и в белом галстуке, а немного поодаль виднелась чистенькая кругленькая фигурка Силина. Пётр Флегонтыч был также в сюртуке, в белом галстуке и в руке держал громадный неуклюжий цилиндр. Всюду в помещении магазина были разложены и расставлены товары. У стены, налево, как войско во фронте стояли велосипеды разных систем, на прилавках и на столах виднелись пишущие машины и какие-то, ещё незнакомые Игнатию Иванычу, приборы и инструменты. Светлое облачение на священнослужителях, чисто начисто выбеленные стены и потолок, вылощенный пол, блестящие новенькие велосипеды и машины, наконец, сияющие физиономии Порфирия Иваныча и Силина и каких-то дам, нарядно одетых, — от всего этого веяло чем-то праздничным, радостным и весёлым, поднимая и в душе Игнатия Иваныча какие-то, давно неиспытанные, чувства. С благоговением присутствуя на богослужении, он усердно молился, прося у Бога ниспослания благодати брату на пути его новой деятельности. Прикладываясь к кресту в руках батюшки, Игнатий Иваныч с каким-то радостным и трепетным чувством вытянул своё лицо и на мгновение закрыл глаза, когда прохладная «святая» вода оросила его лицо, залитое краской возбуждения. Прослезившись, он расцеловался с братом, когда кончилось молебствие, и с чувством пожал громадную руку Петра Флегонтыча. После молебствия все присутствовавшие на открытии магазина, не исключая батюшки и диакона, отправились к Порфирию Иванычу на завтрак.
Игнатий Иваныч возродился. Прежняя необъяснимая тоска, заполнявшая его душу, сменилась покоем и довольством жизнью; страх перед таинственным призраком смерти уступил место жажде жизни, и он, подстрекаемый неутомимым братом, примкнул к новому предприятию, приобщив к капиталу брата и Силина две тысячи рублей. Теперь, вставая утром, он уже не хандрил и не ныл, как это было ещё так недавно, а, напротив, с юношеской торопливостью спешил напиться чаю, пробегая листок любимой уличной газеты, и отправлялся на Литейную. Спешно шагая по шумному проспекту, он издали засматривался на громадную вывеску над дверями магазина и любовался толпою зевак, столпившихся у окон его нового храма возрождения.
Порфирий Иваныч не скрывал ни от себя, ни от других того удовольствия, с каким он хвастался, что ему удалось обновить тусклую и неинтересную жизнь брата. Впрочем, и в жизни этого предприимчивого человека немало изменилось. Началось с того, что гробовую мастерскую, в которой по-прежнему орудовал он вместе с Силиным, пришлось перевести с глухой роты полка на одну из шумных улиц, пришлось также расширить и обновить магазин, и дела фирмы «П. И. Петрушкина и П. Ф. Силина» пошли блестяще на зависть другим предпринимателям по производству гробов. Труд между Петрушкиным и Силиным распределялся так: Силин как опытный гробовщик заведовал мастерской, а Порфирий Иваныч управлял магазином, принимал заказы на гробы, нередко посещая квартиры новопреставленных, чтобы снять мерку; на нём же лежал труд рекламирования мастерской по случаю перевода её на новое место; Игнатий Иваныч заведовал складом велосипедов и других «новейших изобретений».