Монсье представлял странную пародию на своего венценосного брата. Он был ниже него, но благодаря громадным каблукам казался высокого роста. В лице его не было привлекательности. Монсье был толст, ходил несколько вперевалку и носил громадный парик, длинные букли которого падали ему на плечи. Лицо его было длиннее и смуглее, чем у короля, нос выдавался сильнее, но глаза у него были такие же, как и у брата: большие, карие, унаследованные ими обоими от Анны Австрийской. У него не было простого и вместе с тем величавого вкуса, которым отличалась одежда монарха; платье его было увешано развевающимися лентами, шелестевшими на ходу; громадные пучки шелка совершенно закрывали ноги. Кресты, звезды, драгоценности и знаки отличия были разбросаны по всей одежде; широкая голубая лента ордена Св. Духа красовалась на его камзоле; на конце большой бант этой ленты служил ненадежной поддержкой осыпанной бриллиантами шпаге. Такова была фигура, подкатившаяся к королю, держа в руке шляпу со множеством перьев. Умом, как и наружностью, он представлял собою комичную копию монарха.
— Что это, Монсье, сегодня вы как будто не так веселы, как обычно? — с улыбкой проговорил король. — Одежда у вас, правда, ярких цветов, но чело омрачено. Надеюсь, что "мадам" и герцог Шартрский здоровы?
— Да, они здоровы, Ваше Величество, но печальны, как и я и по той же причине.
— Вот как. А в чем дело?
— Нарушал ли я когда-либо мой долг младшего брата, Ваше Величество?
— Никогда, Филипп, никогда! — говорил король, любезно кладя руку на плечо брата. — Вы даете превосходный пример моим подданным.
— Так почему же вы желаете оскорбить меня?
— Филипп!
— Да, государь, повторяю — оскорбить. Мы королевской крови, как и наши жены. Вы женились на испанской принцессе, я — на баварской. Это было снисхождение, но я все-таки обвенчался с ней. Моя первая жена была английская принцесса. Как можем мы принять в нашу семью, вступавшую в такие союзы, женщину, вдову горбуна-поэта, сочинителя пасквилей, имя которого стало притчей в языцех всей Европы!
Король в изумлении смотрел на брата, но при этих словах удивление сменилось гневом.
— Клянусь честью! — крикнул он. — Клянусь честью, я только что говорил, что вы превосходный брат, но боюсь, что заключение мое было немножко преждевременным. Итак, вы осмеливаетесь идти против дамы, избранной мною в жены?
— Да, государь.
— А на каком основании?
— По праву семейной чести. Ваше Величество, настолько же касающейся меня, как и вас.
— Неужели же вы до сих пор не научились, что в этом государстве я — единственный источник чести и что всякий, кого почту я, тем самым становится достойным уважения? Если бы я взял нищую с улицы Пуассоньер, то и тогда смог бы поставить ее на такую высоту, что самые знатные вельможи должны были бы преклониться перед нею. Разве вы этого не знаете?