Все эти усовершенствования шли сами собой: мать нас ничему не учила. Впоследствии это обстоятельство привело меня к мысли, что только благодаря такой ранней самостоятельности дикий зверек с раннего возраста привыкает быстро соображать, как ему поступать в самых разнообразных обстоятельствах жизни. Более ловкие зверьки, мало-помалу развивая в себе находчивость, могут избегать самых разнообразных опасностей, а более неуклюжие гибнут, попадая в лапы или зубы своих врагов. Люди зовут это, как я потом узнала, «борьбой за существование», в которой тот только не погибает, кто умеет пользоваться всем тем, чем наделила его природа и что познал он из собственного опыта.
Я очень хорошо помню, как на моих глазах погиб один из моих братцев, забравшийся ночью в решетчатую западню с вкусным салом, и с тех пор я старательно обегала всякий предмет, похожий на эту западню и всякое место, от которого пахло погибшей крысой. После своей обильной приключениями жизни я хорошо знаю, что такое капкан, и заявляю открыто, что капкан, в котором погибли три, четыре крысы, приобретает особенный запах, уловимый только нашим тонким чутьем. Не берусь решать — что это такое? Особый ли это запах испуганного животного, настоящий ли трупный запах, во всяком случае, это запах, вызывающий во мне, если не страх, то вполне справедливое опасение. Хитрый человек тоже догадался об этом и часто вываривает в кипятке старый, пробованный капкан перед тем, как поставить его для новой жертвы. Я это слышала впоследствии из разговора двух матросов на корабле.
В один прекрасный день мы, детвора, как-то все сразу разбрелись по подполью и после этого случая уже почти никогда не сидели в гнезде полностью: кого-нибудь да не доставало. То какой-либо из братцев просиживал подолгу где-нибудь за ящиками, куда забирался, испуганный внезапным шумом; то какая-либо из сестриц исчезала неизвестно куда и являлась в гнездо чуть не сутки спустя. Об этом никто никогда не заботился: ни мать, ни мы. Все мы росли маленькими себялюбцами. Это обстоятельство, да один случай, о котором я расскажу ниже, вероятно, и были причиной того, что во мне мало-помалу выросло чувство отчужденности от своей родни, облегчившее мне впоследствии тягость разлуки с родиной.
От молока матери мы отстали скоро, с первыми признаками появления резцов. Это обстоятельство нисколько не мешало нам быть веселыми и сытыми. Все жившие в подполье крысы имели очень хорошую привычку натаскивать откуда-то всяких корок, костей, старых овощей, сальных тряпок и пр. Всего этого накопилось здесь столько, что с лихвой доставало на все молодое потомство, пока оно не достигало того возраста, когда могло и само свободно промышлять. Вся детвора — и я в том числе — очень скоро научилась утолять свой голод, наскабливая себе в рот при помощи резцов то крошек сухарей, то кусочки вкусного сала. Наша мать, хотя к этому времени уже больше не обращавшая на нас внимания, но жившая все же в своем гнезде, почти ежедневно что-нибудь тащила с собой. Если бы я хорошо не знала этой привычки, свойственной всякой порядочной крысе, то, наверное, признала бы в этом признак заботливости ее о нас.