— На выпивку?
— Только на выпивку… ну, и на закуску.
— Ахъ, вино, вино! — тяжело вздохнулъ сермяжный армякъ.
— Ядъ… А заливаетъ горе. Я и теперь, если стрѣляю, то прошу на сткляночку съ килечкой, а не Христа ради на хлѣбъ.
Субъектъ въ ситцевой кацавейкѣ умолкъ.
Совсѣмъ стемнѣло. Какой-то темносѣрой шапкой нависло небо надъ узкой улицей. Въ воздухѣ моросило и мѣшало свѣтить городскимъ фонарямъ. Толпа около ночлежнаго пріюта все увеличивалась. У входа ночлежники стали становиться въ хвостъ. Слышались ссоры изъ-за мѣстъ, спорили, кто раньше пришелъ, кому стоять ближе ко входу въ пріютъ. Какого-то подростка отколотили. Онъ заревѣлъ и продолжалъ плакать. Появился городовой, увидалъ какого-то пьянаго и отправилъ его съ дворникомъ въ участокъ.
Въ толпѣ говоръ.
— Вотъ со своего кошта одинъ и долой. На казенные хлѣба попалъ.
— Пьяныхъ въ участкахъ не кормятъ. Я сиживалъ. Только ночлегъ. А на утро иди на всѣ четыре стороны.
— Все равно пятачокъ въ карманѣ. Вѣдь за ночлегъ-то онъ отдалъ-бы пятачокъ.
— Какъ-же, дожидайся!
Еще съ четверть часа томительнаго ожиданія.
— А который теперь, къ примѣру, часъ? — задаетъ кто-то вопросъ. — Пора-бы ужъ впускать насъ.
— Теперь скоро, — отвѣчаютъ кто-то. — Вонъ народъ отъ всенощной пошелъ.
— Отъ всенощной. А ты почемъ знаешь, что это отъ всенощной? Нешто у нихъ на лбу написано?
— Гурьбой идутъ. Сейчасъ видно. Все не было, не было никого на улицѣ и вдругъ хлынули. Отворяютъ. Видишь? — слышится радостное восклицаніе.
И дѣйствительно двери распахнулись и толпа двинулась въ корридоръ, толкая другъ друга.
Звякаютъ мѣдныя деньги о стойку. Приказчикъ выдаетъ билеты.
— Хорошо пахнетъ, — шепчетъ кто-то въ затылокъ подвигающемуся передъ нимъ впередъ. — Сегодня, стало-быть, щи на ужинъ, а не каша.
— Да каша-то, братецъ ты мой, вкуснѣе.
— Кому что. А я люблю хлебово. Только-бы горячее было, да посолонѣе.
— Здѣсь соли вволю…
Черезъ нѣсколько минутъ стучатъ ложки о чашки, за длинными столами слышно всхлебываніе, чавканье, уста жуютъ. Ночлежники кормятся передъ отправленіемъ ко сну. Здѣсь тоже очередь. Кормятъ партіями. Одни смѣняютъ другихъ. Покончившіе съ ужиномъ обтираютъ ладонью усы и бороды.
Слышится сожалѣніе:
— Хорошо и горячо, да мало. Только растравило горло.
— За пятакъ съ ночлегомъ и это благодать, — отвѣчаетъ кто-то. — Конечно, тутъ надо подкармливаться отъ себя. У меня баранки есть на закуску.
— Такъ то у тебя. Вишь ты какой запасливый. А я на-легкѣ пришелъ.
Ночлежная мало-по-малу наполняется. Нары съ койками занимаются по нумерамъ. Тускло свѣтятъ съ потолка двѣ керосиновыя лампы. Въ дополненіе къ нимъ горитъ каминъ. Около него просушиваются. Нѣкоторые ночлежники тотчасъ-же разулись и потрясаютъ передъ огнемъ онучами, обувью. Вывѣтррнное для ночлега помѣщеніе быстро начинаетъ пропахивать прѣлью, потомъ, кислымъ запахомъ овчины.