Всѣми домами Валованова завѣдывалъ обрусѣвшій нѣмецъ архитекторъ Егоръ Егоровичъ ІІІтрикъ, человѣкъ удивительно покладистый, двадцать лѣтъ уже терпѣливо выносящій всѣ попреки старика въ утайкѣ чего-то, хищничествѣ и грабительствѣ, хотя и представлявшій ежемѣсячно и ежегодно замѣчательно подробные и аккуратные отчеты и ничего до сихъ поръ не нажившій.
Старикъ Валовановъ зналъ это, но попреки Штрику все-таки дѣлалъ, чтобъ запугать его на будущее. Платилъ онъ, впрочемъ, Штрику весьма приличное жалованье.
Денежными дѣлами старикъ самъ занимался, имѣлъ почти по всѣмъ банкамъ несгораемые ящики, гдѣ хранилъ свои капиталы и документы, и куда ѣздилъ стричь купоны отъ процентныхъ бумагъ. Ѣздилъ онъ въ банкъ каждый день, ѣздилъ на извозчикахъ и никогда лошадей своихъ не держалъ. Дома приближеннымъ его лицомъ былъ тоже вдовый старикъ артельщикъ Трифонъ Савельевъ, лѣтъ на десять, впрочемъ, моложе хозяина и, въ чаяніи будущихъ благъ, ожидая, что Валовановъ откажетъ ему по духовному завѣщанію изрядный кушъ за его вѣрную службу, выносилъ съ истиннымъ христіанскимъ терпѣніемъ всю его воркотню, брань и попреки въ любостяжаніи. Служилъ Трифонъ Савельевъ у Валованова уже болѣе тридцати лѣтъ, сначала при фруктовой торговлѣ, и въ настоящее время при Валовановѣ былъ все: и камердинеръ, и разсыльный, и секретарь и завѣдующій квартирой. Сыновья Валованова не любили Трифона Савельева, говорили, что у него «прилипло къ пальцамъ много стариковскихъ денегъ», но обращались съ нимъ почтительно, заискивали и искали протекціи… Трифонъ Савельевъ на самомъ дѣлѣ имѣлъ большое вліяніе на старика Валованова, хоть и выслушивалъ отъ него брань и попреки. Часто говаривалъ онъ Валованову:
— А вотъ возьму плюну да и уйду отъ васъ, въ деревню на покой уѣду, такъ кто тогда при васъ останется? Мнѣ что… Я теперь свои артельныя деньги выну, такъ мнѣ въ деревнѣ на весь вѣкъ хватитъ.
— Ну, ну, ну… Расходился… завелъ колесо. Слышали мы это все, слышали… — бормоталъ Валовановъ уже болѣе спокойнымъ голосомъ, прибавлялъ: «экая горячка, экій порохъ-старикъ»! — и умолкалъ.
Къ пріему поздравителей у Валованова въ столовой накрывалась закуска, ставилось нѣсколько бутылокъ дешеваго вина, красовался большой копченый сигъ на блюдѣ и двѣ большія кулебяки, заказанныя въ трактирѣ — одна съ говядиной и курицей, а другая съ вязигой и рыбой, обѣ холодныя, да кухарка варила огромный кофейникъ кофе.
И вотъ Валовановъ сидитъ у себя въ кабинетѣ и ждетъ родственниковъ-поздравителей. По его разсчету, прибыть должно человѣкъ тридцать. Сначала должны пріѣхать часовъ въ десять утра сыновья съ женами и дочери съ мужьями и привезти съ собой младшихъ дѣтей, не ходящихъ еще въ школу. Затѣмъ, послѣ двухъ часовъ дня, должны прибыть внучата гимназисты и гимназистки. Еслибы эти послѣдніе пришли раньше, то дѣдушка заругался-бы, зачѣмъ пропустили уроки, и отпустилъ-бы ихъ домой, не давъ ничего на гостинцы. Кабинетъ старика Валованова. былъ очень бѣдно убранъ и скорѣе напоминалъ келью іеромонаха-казначея въ монастырѣ. Письменный столъ потемнѣлаго краснаго дерева на шкафчикахъ. Въ углу кіота-божница такого-же краснаго дерева на двухстворчатомъ шкафу, съ десяткомъ иконъ въ серебряныхъ окладахъ, съ теплящеюся передъ ними лампадой и нѣсколькими гнѣздами для свѣчей, въ которыхъ стояли огарки желтаго воска… Мебель, состоящая изъ креселъ и дивана, была жесткая, безпружинная, крытая порыжѣлымъ зеленымъ сафьяномъ. У стѣны стояли полки съ торговыми въ массивныхъ переплетахъ книгами, на стѣнѣ висѣли фотографическія карточки въ дешевенькихъ рамкахъ и большой портретъ какого-то архіерея. На противоположной стѣнѣ помѣщался его собственный, Валованова, портретъ, сдѣланный масляными красками лѣтъ двадцать назадъ, въ полинявшей уже золоченой рамѣ — портретъ очень плохой работы. Кромѣ стола, была высокая конторка, тоже стараго краснаго дерева, на жиденькихъ ножкахъ. На ней лежали книги и счеты съ крупными костяжками. Цѣлый рядъ шпилекъ на стѣнѣ около письменнаго стола былъ покрытъ запыленными счетами, обрывками бумажекъ съ надписями, квитанціями. На столѣ красовалась старинная бронзовая чернильница въ формѣ рыбачей лодки съ садками и стояли два бронзовые подсвѣчника, изображающіе колонны въ стилѣ ампиръ и очень дешевенькая лампа подъ бѣлымъ стекляннымъ абажуромъ. На окнахъ были жиденькія бѣлыя кисейныя занавѣски. Самымъ дорогимъ предметомъ въ кабинетѣ былъ желѣзный, такъ называемый несгораемый денежный шкафъ.