Говорят, все неудачи происходят от неумения хотеть.
О, я умела хотеть. Но вместе с тем понимала, что путь к достижению цели только один: через Елатомцева. И он – самое главное препятствие на этом пути.
Поэтому не удивилась, услышав:
– Что придумала? Да зачем тебе это? Трудно и опасно. И в госпитале дел много. Нет, я категорически против.
Так закончился наш первый раунд.
Второй состоялся через несколько дней. Я пыталась убедить и доказать, что это разумно и нужно для наших больных.
– Все надуманно, неубедительно, – сказал он, резко оборвав разговор.
На третий раунд я решилась после долгих размышлений и от полной безысходности.
Догадавшись, зачем я появилась в его кабинете, начальник раздраженно опередил меня:
– Ты опять о том же? Я ведь сказал – нет. И кончим об этом.
И тут без рассуждений, словно из души вырвалось, почти по-детски:
– Виктор Федосеевич, мне так хочется поехать! – Слез не было, но интонация явно указывала, что я вплотную приблизилась к этой грани.
До чего сложна, многогранна, непонятна и непредсказуема человеческая натура. Он взглянул на меня – так взрослые смотрят на детей – и сказал:
– Ладно, будь по-твоему.
Он хорошо понимал, что на этом его участие в моей затее не кончается: впереди было начальство ЦКР, которому надо было доказать мое соответствие сложной роли медицинского начальника эшелона.
Он выполнил все взятое на себя.
Тем не менее процедура моего утверждения оказалась достаточно сложной и малоприятной, временами – просто отвратительной. Создавалось впечатление, что на каждой инстанции – а их было несколько – ответственные люди, призванные выносить решение, умышленно стремились создать препятствие претенденту. Это походило на круги ада. Степень «адовости» определялась уровнем должности контролирующего. Чем выше, тем страшней. В основе всей процедуры лежало четко демонстрируемое отношение: тебе не верили. Почему, отчего – не ясно.
Последней инстанцией был начальник центральной комиссии по репатриации.
Побродив по полуосвещенным коридорам неприветливого четырехэтажного здания в центре Рязани, наконец, постучала в нужную дверь. Не получив ответа вошла: громадный кабинет, у противоположной стены за большим письменным столом – тучный человек лет пятидесяти. Лысый, лицо круглое, выражение неприветливое.
Подхожу к столу, называю свою фамилию. Сесть не предлагает. Не спуская с меня изучающего взгляда, достает какую-то бумагу, пробежал ее глазами и опять направил пристальный взгляд на меня. Не дождавшись приглашения, я заняла стул напротив.
Наконец, взглянув мне в глаза, заговорил: