Одолень-трава (Полуянов) - страница 52

Тяжела… тяжела ты, винтовка трехлинейная, четыре патрона в магазине, пятый в стволе!

— Кто на вахте?

Лязгнул я прикладом о палубу:

— Юнга Достовалов!

В привычке у командующего лично проверять посты.

На руках сын. Игорек. Закутан в одеяло. Видно, не засыпает, отец вынес на свежий воздух.

— Ночь какая! — Павлин Федорович присел в кресло. — Покой, тишина!

Возим мы кресло на судне. В кресле отдохнет на палубе командующий часок-другой, и все. У него вахта без смены.

— Не спит мой Игорек, в папу, наверное!

нараспев произнес Павлин Федорович. — Это, брат, стихи собственные! Был я в твои годы примерно и сочинял. На столе керосиновая лампа. От завода — по соседству мы жили — гудки паровиков, лязг металла доносится. А я, понимаешь, о море грежу. О свободе и далях безбрежных. Перед каторгой-то, а? Перед порками и кандалами?

Виноградов уложил сверток в кресло, сверху от дождя прикрыл бережно плащом и, потянувшись с хрустом, облокотился о поручни.

— Что-то устается мне. Старею, а? Двадцать восемь лет… Бывало, хватало меня смену на заводе отстоять, в вечернюю школу сбегать и до утра бумагу марать стихами и рассказами. Посещал я Смоленскую рабочую школу. Хорошая школа, педагоги замечательные. Одно время там преподавала Крупская Надежда Константиновна.

Звезды в небе. Дождик пробрызгивает.

— Ну, Федя, ты как, попритерся?

— Пообвык.

На палубу, стуча отчаянно каблуками по трапу, ворвался вестовой.

— Товарищ Виноградов, телеграмма! На Ленина совершено покушение!

Загудел буксир. В ночь, в моросливый дождь слал гудок тревогу на всю Двину, по затонам ее и полоям, по сереньким деревням и полям.

Ночи стали долги, а не короче их стежки наши, дорожки путаные. Хорошо, если в какой-нибудь сарай заведут, а то под елкой ночуй.

После восхода в блестках, в узорах инея трава и паучьи сети: к осени идет время.

Сижу у костерка, греюсь. Ты ли это, Чернавушка, — в рванье и отрепьях?

Заяц! Откуда и взялся косой? Листопад, шорохи в лесу. С осин течет, шуршит на земле лист палый, и лопоухому, поди, мнятся шаги зверья. Трусишка, в этом все дело. Листопад выгнал косого к нам на полянку. Добер зайчина, ничего не скажешь. Встал на задние лапы, ушами водит. Хвост у него одуванчиком, толстый нос картошкой. Усы… Парасковья-пятница, распушил усищи, истый казак!

Может, Ольгу Сергеевну разбудить, пусть посмотрит?

Есть фронты, где пушки гремят, пулеметы строчат и в атаку ходят эскадроны — шашки наголо. Есть фронт и тайный. Мы того фронта незримого, тайного частица малая.