Надо ли говорить, что малолетки встретили нас восторженно. Ножи, пилки и все прочее вооружение исчезло за пять минут, и когда всех до одного через час выстроили в центре зоны и провели трехчасовой детальный шмон, не нашли решительно ничего, даже чая.
– Черт знает, где они чай прячут, – рычал Мичков, но больше для порядку.
Когда шмон кончился, я сказал малолеткам:
– Тащите кулек чая, да побольше, попытаюсь в карцер Лехе перекинуть.
– Чай в карцер, да этого еще никто не ухитрялся, туда, кроме начальства и тех, кто там отдыхает, никого не впускают, менты сторожат. Один шнырь там торчит, но такая сука!
– Вы мне про карцер рассказываете, я сам недавно оттуда. Попытаюсь.
Кулек с чаем притащили немедля. Я пошел один и еще издалека крикнул:
– Эй, начальник, я по делу!
– По какому такому делу? – смеялся старшина. – Ты что, спятил, добровольно в мешок хочешь?
– А что, разве у тебя нет постановления меня засадить? – сделал я удивленный вид.
– Нету никакого постановления, Мичков только Соловья сюда направил и то указал особенно не морить.
– Ну, тогда ладно, – сказал я и повернулся, – кстати, будь любезен, вызови ко мне шныря, он мне кое-что должен.
– Эй, Яшка, – крикнул старшина, – политик пришел, говорит, ты ему что-то должен.
Яшка вышел ко мне и остолбенело уставился. В обязанности шныря при карцере входило топить, вернее, не топить этот карцер, ибо температура там поддерживалась ровно такая, чтобы не сдохнуть. Кроме того, он раздавал раз в два дня пониженное питание. От этого вислоухого Яшки не то что окурка, но и снега-то зимой не допросишься. Яшка был беззаветно предан начальству, но сегодня как раз это обстоятельство играло мне на руку.
– Ты слышал, Яков, что резня на зоне готовилась и что Соловей ее остановил?
Яшка сопел и озирался на дверь своей вотчины.
– Так вот, отдашь Лехе. – Я быстро сунул ему за пазуху кулек с чаем. – И чтобы по первому требованию кипяток выдавал. А то малолетки между собой толковали, что уж ежели заделывать козью морду активистам, то и тебе не мешает уши обгрызть. Еле мы их утихомирили.
Вертухай появился на пороге:
– Что это ты политику задолжал? – спросил он у Яшки недоверчиво.
– Да я ему бумагу на помиловку сочинял, начальник, он вот обещал с отоварки хлеба белого подкинуть, да что-то жмется, – ответил я.
– Как же, дождешься! Он и матери родной корку пожалеет!
Яшка прошмыгнул с чаем на «рабочее место». Я знал, что поручение он выполнит. Малолетки ждали меня с нетерпением.
– Порядок! – объявил я. – Презент ваш уже у Соловья.
– Да как тебе удалось, политик?
– Да так, наплел всякой околесицы, секрет фирмы.