Тут, однако, новый президент уже нашелся:
— Быть может, вы боитесь запачкать мою руку кровью ваших июньских жертв, господин генерал? Не беспокойтесь, мне будет гораздо легче ее отмыть, чем вам…
Не все расслышали эту слегка шепеляво и с заиканием произнесенную фразу, но Кавеньяк, побагровев, вскочил и поспешил к выходу.
Эдмон дождался выхода в кулуары ставшего очень симпатичным ему Виктора Гюго, хотя по существу они оказались в разных лагерях. Это была уже не первая их встреча, были и споры, разногласия, но что-то влекло их друг к другу.
По выходе из гудящего и жужжащего зала заседаний вновь избранный президент Франции не поленился отыскать в толпах гостей и депутатов также и Эдмона, которому он посылал личное приглашение.
Он застал графа как раз беседующим с Виктором Гюго, но не смутился и снова протянул писателю руку:
— Я знаю и не забываю, месье Гюго, что ваш отец был верным соратником моего дяди-императора… Нам, думаю, тоже следует быть друзьями.
Но Гюго и тут оказался на высоте:
— Господин президент, у меня еще не было возможности удостовериться в ваших добрых намерениях… Что до моего отца, то дети не обязаны повторять ошибки своих родителей.
На счастье принц Луи мог передвинуть протянутую руку в сторону Эдмона и тем спасти, как говорят, «свое лицо».
Эдмон пожал руку принца и даже поздравил его с избранием, но произнес при этом слова, которым Виктор Гюго наверняка внутренне зааплодировал:
— Я поддерживаю весьма важную и ценную мысль господина Гюго, что и вы не должны повторять ошибок родителей и даже ваших дядей…
Было общеизвестно, как много навредил себе и сам Наполеон Первый и его немалочисленные братцы — все в совокупности дядюшки нового президента Франции, своей маниакальной погоней за властью.
Реплика графа была остра и полезна, и принц не счел нужным на нее обидеться. Он только усмехнулся:
— Главной и роковой ошибкой Наполеона был поход на Москву… Я не намерен связываться с Россией, и не только потому, что знаю о ваших симпатиях к этой стране, дорогой граф.
Было понятно, что Жорж-Шарль приоткрыл ему кое-что относительно Пушкина и того, что Эдмон карал его сколько возможно за убийство великого русского поэта.
Сочтя, что он уже достаточно удостоил Эдмона и Гюго своим вниманием, президент-принц перешел к другой группе депутатов, а Гюго, пожав плечами, сказал:
— Вероятно, что самая счастливая минута его жизни… Трон императора ему предстоит захватить силой и кровью, наверняка, а сейчас в его избрании есть все же, хотя бы видимость «воли народа».
Эдмон покачал головой.
— Я никогда не мог понять как следует, чем привлекает людей власть? Власть денег — это еще сколько-то понятно, в этом есть нечто соблазнительное и влекущее. Но власть господства и тяжела и позорна для властвующего; нужно быть все время сильнее и умнее подвластных. Ослабел — гибель, гильотина; оказался глупее своих подданных — срам!