Он сделал жест всей рукой в сторону висевшего сзади его портрета.
— Даже он не мог запомнить имена всех своих маршалов… Поэтому, говорят, он и придумал для них титулы с названием мест, где они отличились.
— Ваши слова, месье-л’эмпрер, показывают, что Лессепс не ведет со мной двойную игру, хотя мог бы через свою известную вам кузину…
Произнося это, он снова сверлил взглядом дымчато-голубые глаза императора, но те по-прежнему оставались безмятежно спокойными, непроницаемыми.
— Господин Лессепс весьма заинтересовал меня проектом, который пока что не приобрел у него никто, но за которым спустя два-три года, максимум — пять, будут гоняться наперебой все так называемые «великие державы». Однако купить проект этот так никому и не удастся, ибо приобрел его я…
Вдруг беспристрастность в лице императора пропала. Он вскинул руки и даже привскочил:
— Вы?.. Вы… Вы дерзнули его приобрести?! Сколько же вы ему заплатили, все покупающий?
Теперь Эдмон пребывал каменно-спокойным.
— Я оплатил несколькими миллионами франков так называемые проектно-камеральные работы, не говоря о моем личном в них участии. Мы два года провели вместе с Лессепсом на Суэцком перешейке, ища наилучшие варианты решения, беря бесчисленные нивелированные разрезы, пробы грунта и водозалегания. Не будучи формально подданным Франции, я все же являюсь ее патриотом, так же, как и Лессепс. И мы хотим, чтобы именно Франции принадлежала часть этого величайшего сооружения эпохи. Когда работы будут доведены до полной зримости, когда всему миру будет понятно все величие, все значение осуществляемого замысла, — уже не мечты, не фантазии, а осязаемой реальности, тогда, как патриоты Франции, мы преподнесем это сооружение в дар родному нам французскому народу. Независимо — будет ли это империя, или республика, или хотя бы даже королевство. Вот почему я и не хотел бы оплачивать дважды одно и то же…
Заканчивая, он сказал:
— А что касается данного вами мне эпитета «все покупающий», то позвольте напомнить, что деньги, которые я вам давал, обозначали совершенно продуманный и безусловно законный акт покупки явно продажного человечешки… Цена могла показаться чрезмерно высокой, но я этим, по существу, выкупал из бесчестия и возможности дальнейшего запятнания драгоценное для меня имя «Дантес!» Мое, мое собственное, родовое имя! Через вас я выкупал это имя у выродка-пройдохи, который не погнушался трижды сменить родину, убить свояка-брата, менял, как перчатки, свои политические воззрения и, несомненно, предал бы вас с такой же легкостью, как уже раньше трижды продавал своих хозяев. И все это — от праздности и легкомыслия, от фатовства и фанфаронства, от честолюбия и тщеславия. Но также и от жадности, от желания жить сытнее, роскошнее, беспечнее, шумнее, нежели тысячи и миллионы других!