Я киваю.
— Мой отец изучал поведение животных. Он основал это место еще до знакомства с мамой. Все считают, что слоны могут жить только в жарких странах, например в Таиланде или на африканском континенте, но они очень хорошо приспосабливаются и к холодному климату, даже к снегу. Когда я родилась, у отца было семь слонов, которых он спас из зоопарков и цирков.
— А где они сейчас?
— Когда этот заповедник закрыли, всех слонов забрал слоновий заповедник в Теннесси. — Я взглянула на цепное ограждение в начале пешеходной тропы. — Землю продали государству. Я была еще слишком маленькой, чтобы это помнить. — Я открываю пассажирскую дверцу. — Дальше придется идти пешком.
Серенити смотрит на свои сандалии с леопардовым принтом, потом на заросшую тропу.
— Куда идти?
— Вы мне покажете.
Серенити не сразу понимает, чего я от нее хочу.
— Нет, — говорит она. — Черт побери, нет!
Она разворачивается и идет к машине.
Я хватаю ее за руку.
— Вы же сами говорили, что уже много лет не видели сны. И вам приснилась моя мама. Что плохого, если вас опять посетит озарение, а?
— Десять лет — это не просто дела давно минувших дней, это нечто уже поросшее травой. Здесь не осталось ничего из того, что было в тот день, когда исчезла твоя мать.
— Я же здесь, — возражаю я.
Серенити раздраженно сопит.
— Понимаю, вам меньше всего хочется получить доказательства того, что ваш сон ничего не значит, — говорю я. — Но ведь это лотерея, верно? Если не купишь лотерейный билет, никогда не получишь шанс выиграть.
— Я каждую неделю покупаю эти проклятые лотерейные билеты, но никогда не выигрываю, — бормочет Серенити, переступает через цепную ограду и начинает продираться по заросшей тропинке.
Некоторое время мы идем молча, над головой жужжат насекомые, а вокруг звенит лето. Серенити гладит молодые побеги, в одном месте срывает лист и нюхает его, потом идет дальше.
— Что мы ищем? — шепчу я.
— Скажу, когда найду.
— Мы почти дошли до конца старого заповедника…
— Ты хочешь, чтобы я сосредоточилась, или нет? — перебивает меня Серенити.
Поэтому следующие несколько минут я иду молча. Но одна мысль не давала мне покоя все время, пока мы ехали сюда, будто кость застряла в горле.
— Серенити, — говорю я, — если моей мамы в живых не окажется и вы об этом узнаете… вы же не будете меня обманывать и говорить, что она жива?
Серенити останавливается и упирает руки в боки.
— Милочка, я тебя едва знаю, чтобы проникнуться симпатией, что уж говорить о том, чтобы поберечь твое нежное подростковое сердечко. Не знаю, почему твоя мама не приходит ко мне. Возможно, потому, что она жива, а не умерла. Или же потому, как я уже говорила, что я заржавела. Но могу тебе пообещать… если я почувствую хоть намек на то, что твоя мама — дух или призрак, то скажу тебе правду.