Сэр Пьере был их полной противоположностью. Лицо его было покрыто боевыми шрамами, что вызывало сочувствие, но с замечательными глазами какого-то сиреневого оттенка. Он холодно разглядывал Леони, и она пыталась понять причину неприязни.
Самым старым из четверых был Торп де ла Мap, почти ровесник Гиберта. Его волосы и кожа были почти такими же темными, как у Рольфа, и его явно что-то забавляло. В темно-карих глазах Торпа плясали веселые огоньки, и Леони стоило немалого труда удержаться от вопроса, почему он так веселится.
Сэр Ришар сообщил, что муж Леони поручил им благополучно сопроводить ее в Круел. Затаив дыхание, она ждала продолжения, но он умолк.
— Не сказал ли он что-либо еще? — растерянная и испуганная, спросила она.
— Лишь то, что вам надлежит взять с собой все ваши одеяния и другие личные вещи, а это значит, что вам предстоит постоянно жить в Круеле.
Леони едва не потеряла сознание. Совсем недавно она уже смирилась с тем, что ей придется жить в Круеле, смирилась, что будет там страдать, однако ее отправили в Першвик, домой, и это ее устраивало. Теперь, кажется, все переменилось.
— Чтобы уложить все вещи, потребуется время. — Леони услышала свой собственный потерянный голос.
— Потому мы и прибыли сюда так рано, — весело откликнулся сэр Торп. — Однако, моя госпожа, прошу вас по мере возможности поторопиться.
Что ожидало ее там, куда ей следовало поторопиться? Но нельзя терять время, чтобы потом не плакать.
— Проследите, пусть их разместят как следует, а затем пришлите ко мне всю прислугу, которую сможете собрать, — попросила она Гиберта, потом, кивнув четырем рыцарям, вернулась в свою комнату. Все оставшееся время Леони решительно распоряжалась сборами, стараясь гнать от себя тревожные мысли. Когда ей это не удавалось, она становилась комком трепещущих нервов и ее душили слезы, которые не удавалось сдерживать.
Ее терзали сомнения. В присутствии Рольфа Леони против собственной воли уже относилась к нему лучше и даже получала удовольствие от общения с ним. Поэтому она была так глубоко оскорблена, когда опять убедилась в его бессердечности. Ему не нужно было стараться понравиться — и он знал это, не нужно было добиваться, чтобы она легла в его постель. Стоило только приказать ей. Некогда она думала, что сможет смириться с этим, но сможет ли теперь, возненавидев его? Особенно досадно было то, что его красота, подобно ложному маяку, влекла ее к нему вопреки чувству собственного достоинства.
Могла ли она надеяться, что противоречивые чувства, которые Рольф у нее вызывал, не истерзают ей душу?