Последняя картина (Юрченко) - страница 2

Только спустя полгода мой друг, наконец, отважился рассказать о том периоде жизни. Мы сидели в палате загородной лечебницы для душевнобольных. Он явно шел на поправку, и я до сих пор помню его светлый и радостный взгляд, которым он встретил меня. И до сих пор держу в памяти его рассказ, со всеми малейшими подробностями. После его смерти (та наша встреча была последней), я неоднократно пересказываю его историю сам себе, и жизнь моего друга, о которой я не знал, предстает передо мной так, будто я сам был ее свидетелем.

" — …Вот ты говоришь, что не веришь, ни в Бога, ни в темные силы. Может быть, эта история заставит тебя изменить собственное мнение. А может, и не заставит, но, в любом случае, я хотел бы ее рассказать.

Я всегда боялся поделиться тем, что видел, потому что это не было похоже на сон, как меня пытались убедить здешние доктора. Все краски и запахи были совершенно естественны и отложились в памяти свежими пятнами. Ты ведь знаешь, как много времени я здесь провел, некоторое время лежал в настоящей камере с тяжелыми решетками на окнах.

Началось все с того, что после того нашего расставания (твоего отъезда), я пережил, пожалуй, худшие годы в моей жизни — умерла жена, дочь долго болела, переживая об уходе матери, а однажды, уже идя на поправку, вышла из дома на прогулку и попала под машину. Водитель был пьян и летел на скорости, не взирая ни на "лежачих полицейских", ни на крики людей. В случившемся я винил себя, хотя понимал, что не в силах был что-либо предотвратить.

Как проклятый я бродил по городу ночами, по тем улицам, где мы ходили все вместе: мать, отец и ребенок — я всегда держал обоих за руки. Не знаю, почему не днем, а именно ночью — быть может, потому что не было людей и никто не станет свидетелем твоих слез и рыданий, которые я не хотел выставлять напоказ. Господи! — думал я тогда, почему ты поступил так жестоко? Почему ты не оставил мне хотя бы дочь, мою ласточку, ее кровиночку…

Не знаю, когда во мне появилась мысль убить себя. До той поры я никак не мог понять людей, добровольно уходящих из жизни. Но когда передо мной открылась бездна отчаяния, нежелание плыть по воле жестокой судьбы, когда я не видел более смысла проживать на этой земле, когда, казалось, душа моя ушла вместе со смертью близких мне людей в иной мир, я решил не задерживаться на этом свете, а соединиться с ними там…

И вот я брел как-то по спящим аллеям санатория на берегу реки, ты знаешь, где это место. Там все замерло: спали люди, больные и здоровые; спали деревья; спали белки и птицы, которых мы вместе когда-то кормили с рук. Я прошел через почерневший лес, вдоль берега добрался до склона, который вел к небольшому, но глубокому каналу, где я и намеревался расстаться с жизнью.