— Нет.
— Тогда ты должна сделать для меня то же самое.
— Нет.
Дмитрий мгновенно сжался, словно оцепенел.
— Будь же хоть немного справедливее. Катя, — резко ответил он. — Ты нужна мне сейчас, сию же минуту. Не время вздыхать о своей дурацкой добродетели.
Наконец и Кэтрин рассердилась:
— Дурацкой добродетели? Не сравнивайте меня с вашими русскими женщинами, у которых, очевидно, отроду не бывало этой самой добродетели. Я англичанка, и некоторые принципы у меня в крови, и ничто не сможет изменить этого факта. Ну а теперь немедленно поставьте меня на пол!
Его так и подмывало попросту уронить ее. Ярость красной дымкой застилала глаза. Как может она переходить из одной крайности в другую с такой легкостью? И почему он вообще разговаривает с ней? Уже предельно ясно, что словами ее оборону не сломить.
Дмитрий позволил ногам Кэтрин соскользнуть на пол, но одной рукой продолжал прижимать ее к груди. Узел на полотенце развязался, и теперь только их тесно прижатые друг к другу тела удерживали его от падения.
— — Я начинаю думать, что ты сама не знаешь, чего хочешь, Катя.
Кэтрин тихо застонала, чувствуя, как жесткие пальцы властно впиваются в ее подбородок. Она не выдержит новой атаки, просто не сможет, не сейчас. Ей еще предстоит оправиться от первой. Но он не прав, решительно не прав. Она совершенно точно знала, чего хочет.
— И вы готовы принудить меня, Дмитрий? Дмитрий отстранил ее так поспешно, что Кэтрин едва не упала и, шатаясь, отступила на несколько шагов."
— Никогда! — яростно прорычал он.
Кэтрин, сама того не сознавая, оскорбила его. Правда, она вовсе не хотела этого, просто сделала последнее отчаянное усилие сохранить достоинство, не дать себе погибнуть, поскольку боялась, что, если один-единственный раз отдастся порыву, Дмитрий завладеет навсегда ее душой и телом и Кэтрин Сент-Джон исчезнет навсегда.
Но было понятно также, что Дмитрий крайне раздражен. Когда Кэтрин, лихорадочно путаясь в ткани, вновь завязала полотенце узлом и осмелилась взглянуть на него, то обнаружила, что он рассеянно теребит волосы, словно намеревается вырвать каждую непокорную прядь. Выпрямившись, князь пронзил ее взглядом, одновременно недоумевающим и разъяренным.
— Господи Боже, да в тебе словно две разные женщины! Куда девается распутница, когда возвращается ханжа?
Матерь Божья, неужели он слеп? Неужели не видит, что она все еще трепещет от желания?
Черт бы побрал тебя, Дмитрий. Почему ты стараешься выглядеть настоящим джентльменом? Прислушивайся не к моим словам, а к тому, что говорит мое тело! Возьми меня!