— Скорее, — усмехнулся я, — Я разрешу тебе просить, доставить мне удовольствие, и так, как это положено для рабыни.
— Я прошу Вас позволить доставить удовольствие Вам, Господин.
— Как рабыня? — уточнил я.
— Да, Господин, — поправилась она. — Я прошу позволить доставить Вам удовольствие как рабыня.
— Но Ты, же недрессированна, — сказал я, с презрением в голосе.
— Научите меня, — попросила она. В её глазах стояли слезы.
Я внимательно и беспристрастно смотрел на неё.
— Тренируйте меня, Господин, — взмолилась она. — Дрессируйте меня, пожалуйста, Господин!
— Возьми волосы из-за левого плеча, — приказал я, — и держи их перед и напротив твоих губ. Часть волос держи перед своими губами и напротив них. Другую часть, центральную прядь, возьми в рот и держи губами, так, чтобы Ты могла почувствовать их мягкими внутренними поверхностями твоих губ. Часть этих же волос возьми глубже, чтобы они оказались между зубами. Теперь сожми свои губы, и, оставаясь на коленях, привстань с пяток, и наклонитесь вперед, осторожно и покорно.
Вот так я начал обучение неназванной рабыни на равнинах Гора.
Через несколько мгновений я опрокинул её на спину на одеяла.
— У меня хорошо получилось тренироваться, Господин? — спросила она в конце.
— Да, хорошенькая рабыня, — я сказал, довольно. — Ты — способная ученица, и Ты хорошо обучаешься.
Она прижалась ко мне.
— Это — дань твоему интеллекту.
— Спасибо, Господин.
— И твоей генетической склонности к рабству, — добавил я.
— Да, Господин.
Приобретение этой женщиной рабских умений следует за крутой кривой обучения, далеко вне ожидавшихся шаблонов или её готовности для этих умений, не свойственных ей раньше. Она изучает их слишком стремительно и хорошо, чтобы не быть, в действительности, прирождённой рабыней.
— О-о-о! — простонала она, и затем я взял её снова.
На сей раз её рабские судороги, хотя и начальные, недоразвитые, были безошибочны.
— Как давно Ты была девственницей?
— Тысячу лет назад, — она улыбнулась. — Нет, я думаю, что возможно, даже десять тысяч лет назад.
— Ты чувствуешь теперь себя меньше, чем Ты была прежде, — спросил я, — менее важной, какой-то менее значимой?
— Не-е-ет, — сказала она, улыбаясь, — Я чувствую себя в десять тысяч раз важнее, значимее, чем то, кем я была прежде.
— О девственности, насколько я это знаю, на английском языке, говорят как о том, что могло бы быть потеряно. С другой стороны, в гореанском о ней обычно задумывается как о чём-то, что должно перерасти, или изменить.
— Это интересно, — отметила она.
— Кем в английском языке, будет женщина, которая не является девственницей? — спросил я.