Все видели, что аукционист снял хлыст со своего пояса.
— Да, — объявила Джинджер, — Вы — все рабыни!
— И Вы тоже? — спросила рыжеволосая девочка.
— И мы, тоже, рабыни, — ответил Джинджер, указывая на себя и Эвелин. — Вы что, думаете, что свободных женщин могли бы так грубо раздеть и нагло осматривать? И мы, и Ты — другие, мы выставлены на торги! Ты сомневаешься, что мы — рабыни? Ну так посмотри на клейма на наших ногах, и сравни со своим!
Она повернула своё левое бедро к центральному прилавку. Эвелин, сделала то же самое, чтобы рыжеволосая девушка, смогла бы увидеть её клеймо.
— Вы заклеймены! — поразилась рыжеволосая девочка. — Значит Вы всего лишь заклейменные рабыни!
— Ну так посмотри, что за отметина, выжжена в твоей собственной прекрасной коже, — усмехнувшись, предложила Джинджер.
Девушка опустила взгляд и с ужасом, взглянула на клеймо на своём бедре.
— Оно не отличается от того, которое носим мы, — сказала Джинджер.
Теперь девушка с ужасом смотрела на Джинджер.
— Они отлично Тебя заклеймили, не так ли? — спросила Джинджер.
— Да, — признала девушка, с дрожью в голосе.
— С нами они сделали то же самое.
— Значит я, теперь тоже, всего лишь клеймёная рабыня! — пролепетала рыжеволосая, постепенно осмысливая свой новый статус.
— Точно, — подтвердила Джинджер.
— Значит я, тоже, по крайней мере, в теории, могу быть выставлена для продажи, — ошеломлённо, прошептала она.
— Я уже слышала предложения твоей цены, — сказала Джинджер. — Ты уже на торгах!
— Нет! — закричала девушка. — Я — Миллисент Обри-Уэллс из Пенсильвании. Я не могу продаваться!
— Ты — безымянная рабыня — животное, продаваемое для удовольствия Владельцев, — просто сказала Джинджер.
— Я не продаюсь! — закричала девушка.
— Тебя уже продают, — заметила Джинджер, и, подумав, с усмешкой добавила, — и я, со своей стороны, не стала бы платить за Тебя слишком много.
В бешенстве рыжеволосая попыталась вскочить на ноги, но аукционист, схватил за волосы, скрутил её и бросил на помост, на живот перед собой. Затем он дважды взмахнул своим хлыстом.
— Ой! — закричала она, — О-о-о!
Работорговец отошёл от неё, и рассмеялся. Она хорошо корчилась. Её тело было очень чувствительным. Это предвещало её высокие качества, как рабыни. Она подняла голову, и дико посмотрела на Джинджер.
— Я действительно должна быть продана? — попросила она плача.
— Да.
— Ой! — взвизгнула девушка, от боли, под ещё одним ударом аукциониста.
— О-о-о-о! — Она снова заговорила без разрешения. Теперь она лежала на прилавке спокойно, едва дыша, избитая и напуганная. Она не хотела почувствовать хлыст на своей спине снова. Я думаю, что лежа там, она теперь начала более полно и явно, чем смела прежде, постигать действительность своего положения, что фактически она оказалась тем, чем она казалось, выпоротой, выставленной на продажу рабыней.