Да, ей в нем нравится все. Даже больше, чем нравится. Его умение шутить и забота о ней. Его внешность, естественно, а еще стойкость, позволившая ему изменить свою жизнь после выхода из тюрьмы. И разрушить все ради мечты? Что это? Героизм? Безрассудство? Сумасшествие?
– Я, знаешь ли, горжусь этим.
– Чем? – спросил он, подвигаясь поближе к ней так, словно в том месте, где он сидел, стена была неровной.
– Своей фигурой и тем, что уже двадцать лет ношу один и тот же размер.
Кэл улыбнулся с таким видом, будто она рассказала ему интересный факт о человеческом теле – например, что ее ступня такой же длины, что ее предплечье.
– Мой вес – это одно из многого, чем я могу гордиться, – одна из тех тщетных, несерьезных и самоуспокаивающих вещей, через которые я ощущаю время, потому что, если не брать в расчет работу, у меня в жизни нет ничего реального, настоящего или достойного похвалы.
Кэл смутился, на его лице промелькнуло беспокойство.
– Временами все так себя чувствуют. Уверяю тебя, если ты…
– Нет. Не я. В моей жизни нет клубов по интересам или благотворительных организаций, нет музыки, нет искусства, нет сплава по белой от пены бурлящей реке, нет нервной одержимости каким-нибудь хобби. Я только работаю. – Бонни вздохнула, откинула голову на стену и закрыла глаза. – Я всегда твердо верила, что наличие мужа и детей – это не способ самореализации личности. Но недавно меня вдруг осенило, что если «жена и мать» – это не самореализация, то и «банкир» тоже. Разве не так? Или «президент», или «посудомойка», или «индейский вождь»? Ведь, по сути, значение имеет не то, что я делаю со своей жизнью, а то, что я делаю изо дня в день.
После нескольких долгих минут молчания она открыла тот глаз, который был ближе к Кэлу, и была вынуждена улыбнуться при виде выражения глубочайшей задумчивости у него на лице. Ей суждено полюбить человека, который хотя бы пытается понять самые глубокие и недоступные порывы женской души.
– Верно? – спросила Бонни, чтобы просто узнать его реакцию.
– Ну… может быть… А может быть, у тебя просто понизился уровень сахара в крови, так как ты не ела весь день. Хочешь, я проверю, смогут ли они просунуть под дверь чизбургер?
Бонни открыла оба глаза и рассмеялась.
– Нет, спасибо. – Она поколебалась. – Между прочим, все это было прелюдией к тому, что я собиралась тебе сказать – что я… восхищаюсь тобой. Да, конечно, вся эта затея потерпела фиаско, и ты, вероятно, окажешься в тюрьме…
– Этим стоит восхищаться.
– Но твое сердце там, где и должно быть. Твои намерения были добрыми. Ты сделал все это не ради себя, а ради своего брата. Его бы не наказали за то, что совершил ты… и за что ты же и заплатил. Ты никому не причинил вреда. Ты был добр и ласков.