Вдруг у Даниэля запылали щеки, и ему стало стыдно. Как будто пришел на эту встречу в одном плаще и паре мокрых ботинок. Он на секунду взглянул на доктора и заметил, что она внимательно его изучает.
— Что еще ты помнишь, Даниэль?
Во рту у него пересохло, он не мог сглотнуть. Что он помнил? Ему рассказывали, что он словно сошел с ума. Схватил Чака за шиворот и несколько раз ударил его по лицу. Когда Чак упал на пол, пинал его ногами по голове, пока учитель математики вместе с учителем биологии не оттащил Даниэля. Чак попал в больницу с сотрясением мозга. Ему сделали рентген — врачи боялись, как бы после этой драки у нею не треснул череп. Потом Даниэль увидел, что его кроссовки пропитались кровью до самых носков.
Но он ничего не помнил.
Он знал только то, что ему рассказали.
— Не знаю, — сказал он. — Вроде больше ничего.
Доктор опустила планшет.
— Ничего-ничего не припоминаешь?
— Нет.
— А раньше с тобой такое бывало? Ты забывал когда-нибудь, что с тобой происходило?
Он поколебался и затем помотал головой. Лег. Подождал, пока она сделает еще несколько записей.
— Были травмы головы?
— Нет. Ну, может, когда я был совсем маленький. Но ничего серьезного. Как у всех детей. Кажется, как-то раз я свалился с кровати, и пришлось ехать в травмпункт.
— А в последнее время ничего такого не было?
Даниэль покачал головой.
— А драки?
— Не-а. — По крайней мере, достойные упоминания.
— Приступы агрессии? Хотел когда-нибудь причинить людям боль?
Даниэль никогда не считал себя жестоким. Он был тихим, спокойным мальчиком — каждый день ходил в школу и потом гулял с близкими друзьями. Был не слишком популярным парнем, который во время обеденного перерыва всегда читал, а в хорошую погоду сидел на лужайке и играл на гитаре. Он привык любить, а не драться. Несколько девчонок могли бы это подтвердить. Все думали, что он поступит в колледж, выучится на какую-нибудь гуманитарную специальность и станет невероятно успешным писателем. Даже подпись к его фотографии в школьном альбоме гласила, что «если кто и получит Пулитцеровскую премию по литературе, то это он».
Но жестокость? Нет, не в его духе. По крайней мере, так ему казалось. Так ему хотелось думать…
Заставь их страдать. Они все умрут.
Даниэль потянулся за курткой:
— Мне пора идти.
Доктор Коутс удивленно подняла на него глаза:
— У нас еще сорок пять минут. Если ты сейчас уйдешь, мне придется об этом доложить. Ты же знаешь, это не добровольная процедура.
Неважно. Все это неважно.
— Простите, — сказал Даниэль. — Я не хочу больше ни о чем разговаривать. Мне пора.