— Затем, что ты очень красивая.
— И ты только сейчас это заметил?
Она погладила его пальцы.
— Давай сначала выберемся, — сказала она. — Потом у нас будет полно времени на все эти штуки.
Он улыбнулся и, прихрамывая, пошел вслед за ней.
Ничто
Ничто не может быть волнительнее охоты.
Ничто.
Даже убийство.
Я — Ничто.
Лучшее, что есть в моей жизни, — момент сладостного предвкушения, когда я намечаю себе жертву.
Выслеживаю ее.
Выжидаю подходящего момента, чтобы наброситься.
Я страстно желаю увидеть удивление на их лицах, увидеть, как тускнеют их глаза, когда я заношу нож и перерезаю им горло. Я чувствую, как жизнь покидает их тела. Это давит на меня — и одновременно придает сил. По мере того как они теряют сознание, воздух вокруг тяжелеет. Они жадно вдыхают — в последний раз. И затем все кончено — я не успеваю и глазом моргнуть. Если у них есть душа, то я тот, кто ее поглощает.
Неважно, кто они такие. Главное, что я могу их использовать.
Именно это притягивало нас друг к другу. Мы оба жаждали охоты. Причины у каждого из нас были разные, но они не имели значения. Мы не испытывали друг к другу особой симпатии и уж тем более доверия. В этом мы были схожи.
Но мы до сих пор связаны друг с другом.
Мы хотели убивать. Мы чувствовали на языке вкус смерти. Сладкий, липкий привкус мести. Мы хотели искупить свою вину за чужую гибель. Мы не слишком-то отличались друг от друга — хотя он бы очень удивился, узнав об этом. Он обвинил бы меня в том, что я влез в его душу. Извратил его мысли и превратил их в свои собственные.
Но я тут ни при чем.
По крайней мере, когда мы с ним охотились, я все еще был в себе. Ну, насколько это возможно.
Тайны.
У нас они были. У обоих. Я бы не удивился, узнав, что и секреты у нас одинаковые.
Когда я был не один, я чувствовал себя сильнее. Мог глубже впустить в себя тьму. Мог ее контролировать.
Но это всегда было трудно.
Мне этого не хотелось.
Я лгал себе, отказывался прислушиваться к голосам, когда они звали меня. Старался их заглушить. Старался быть сильным и сохранять рассудок.
Но они звали.
Когда они стали слишком сильны, я попытался спастись.
Убежать. Убежать как можно дальше.
Спрятаться.
Когда они уходили и я возвращался в обычное состояние, меня снедало чувство вины.
О, поверьте, все так и было. Мне постоянно казалось, будто у меня в груди бурлит раскаленная лава. Из моих слов можно сделать вывод, будто я не жалел своих жертв, но это не так. Мне было жаль всех, кому я причинил боль, всех до единого. Я помнил каждого из них. Все это ложилось на мою душу неподъемным грузом.
Но забудьте об этом. У меня больше нет души. Я лишился ее. Уже давным-давно.