У Анны Васильевны посветлело лицо. Лешка заметил, пробормотал, оправдываясь:
— У нас в звене девчонки одни… Они лом собирать не умеют. Вот мы и старались… А отнести, конечно, можем. Хоть сейчас.
— Анна Васильевна, — вдруг решительно объявила Та–ня, — это я виновата. Это я им велела собирать старое железо.
— Батюшки, какие заступники! — воскликнула учительница, — Федя — за Алексея, Таня — за обоих.
И по тому, как она это воскликнула, было понятно, что она больше не сердится. Таня сейчас же подсела к ней и принялась твердить, что мальчишки больше не будут, что они хорошие…
— Очень хорошие! — перебила Анна Васильевна. — Ну и пусть эти хорошие исправят, что натворили! вещи отнесут, сарай починят и, самое главное, получат от Ермиловны прощение.
Федя и Лешка переглянулись: трудное дело! ‘А ну как не захочет она их прощать!
— А если не простит? — осторожно спросил Кондратьев.
— Тогда придется родителей ваших звать, вместе с ними к Ермиловне идти…
— Зачем?! — закричал Лешка. — Никого не надо звать. Мы сами пойдем.
Он взял Федю за руку и сейчас же направился к двери.
— Уже и пошли?, — удивилась Анна Васильевна.
— Пошли, — кивнул Кондратьев. — Вот только мешки свои заберем у Зинки.
У ворот дома Ермиловны сидел Дик, При виде Лешки пес завилял хвостом.
— Ишь, Дикарище, узнал!
Лешка покопался в кармане и вытащил замусоленный кусок сахару. Когда пес сгрыз его, Кондратьев грустно сказал:
— Ну, Дик, зови бабушку.
Дик негромко тявкнул.
— Смотри, — изумился Лешка, — понимает.
Он обнял за шею огромного зубастого пса, прижался головой к его мохнатой морде и замер. Дик скосил черный глаз и осторожно лизнул Лешку в щеку.
Вышла Ермиловна. Лешка храбро направился к ней, волоча за собой по снегу мешок.
— Вот, — сказал он, глядя в сторону, — вот они, ваши железячки. В целости, в сохранности…
Подошел Федя. Положил свой мешок рядом с Лешкиным. Постояли. Лешка шмыгнул носом и сказал, чтобы Ермиловна дала им молоток и гвозди —они будут чинить сарай. Она все это дала, приговаривая ворчливо, что шила в мешке не утаишь, видно, стыд ребятам глаза жжет — не могут они на Ермиловну смотреть.
Лешка сразу взглянул на нее и заявил, что ему глаза ничего не жжет.
Мальчуганы работали очень старательно. Накрепко приколотили оторванные доски. Починили ветхую дверь сарая, расчистили снег во дворе. Ермиловна поверила в конце концов в их искреннее раскаяние и ушла в хату. Но все‑таки поглядывала в окошко.
И вот вколочен последний гвоздь. Осталось сделать самое трудное — попросить у Ермиловны прощения. Это потруднее, чем забивать гвозди в доски, колоть дрова и расчищать снег. Это даже тяжелее, чем слушать ее воркотню и обвинения в самых страшных грехах.