— Это орденоносцу, фронтовику такое загнула? — возмутился Иван Алексеевич.
— Дословно передаю, — усмехнулся Ковалев. — Орденов у меня, правда, нет, но медалей полный набор. Я на другой день пошел в леспромхоз выписать тесу и нацепил на грудь все свои регалии. Ну и видок же был у Ольги Петровны. Закачаешься!
Иван Алексеевич поперхнулся коньяком и, вытирая выступившие от смеха слезы, еле выдавил:
— Ну и ну! Как мальчишка.
— А что нам? Кусаться тоже умеем, — хитро посмотрел на хозяина и подмигнул: — Давай коньячок допьем…
Что-то надвигалось. Егор Устюжанин, выросший в лесу, чувствовал это. Его беспокойство передалось Ивану Алексеевичу. Он то и дело посматривал на небо, по которому, извиваясь змейками, скользили с запада ленты высоких перистых облаков. Навстречу им с востока низко над землей плыли клочья рваных туч. Вершина горы Тульмах курилась. Там бушевал ветер, крутя снежную пыль. И хотя внизу было совсем тихо, лес грозно, предостерегающе гудел.
Видно, и жеребец почуял надвигающуюся непогоду, он мчался по дороге так, что седоки, чтобы не вывалиться в снег на обледенелых раскатах, вынуждены были кидаться то на один, то на другой бок кошевки.
Как ни спешили, а добраться до жилья не успели. Ветер свалился с гор внезапно, поднял и закружил снег, в одно мгновение смешав небо с землей.
Где они сбились с дороги, Егор никак не мог сообразить. Несколько раз вылезали из кошевки и, утопая в снегу, пытались найти наезженный след.
А ветер крепчал, буран усиливался. От жеребца валил пар. Он то и дело останавливался, хрипло дышал, тяжело поводя боками.
— Что будем делать, Иван Алексеевич? — с тревогой спросил Устюжанин, когда стало смеркаться. — Коня загубим, а без него пропадем, не выбраться в этакую пуржину. Свернем в чащу, там не так метет. Костер разведем, у огня до утра отсидимся.
Иван Алексеевич согласно кивнул. Он и сам понимал бесполезность поисков дороги в буранную ночь. Но и бездействовать нельзя, иначе — конец. Буран заметет, укроет сугробом, убаюкает обманным теплом, заснешь — не проснешься. А тут еще набившийся в валенки снег растаял, и ноги стали зябнуть. Если не обсушиться, к утру, даже если живым останешься, ног лишишься.
Осмотрелись. Слева сквозь снежную завесу что-то темнело. Кажется, ельник! Устюжанин тронул вожжи, и конь, устало опустив голову, послушно побрел, утопая в снегу по брюхо.
Не проехали и полсотни метров, как Устюжанин толкнул Ивана Алексеевича локтем:
— Изба! Куда нас нелегкая занесла? Постой, постой. Никак, сторожка углежогов. Надо же! Экий мы круг сделали. Дела-а! Сроду со мной такого не случалось.