Андрей весь подобрался. С Брюсом шутки плохи, ему кое-как не ответишь. Кто может сравниться с ним по знаниям? Астроном и математик, инженер и артиллерист, какого поискать нужно, географ, ботаник, переводчик. Это его трудами изданы в Москве многие полезные книги и учебники, календари. Голова! И никогда не высовывается, не лезет вперед всех, расталкивая окружающих государя царедворцев. Выдвинулся своим умом да чисто шотландским упорством. Москвичи боятся этого сурового и непреклонного человека, считая его колдуном и чернокнижником. Шепчут, что предается он по ночам таинственным занятиям на вершине проклятой Сухаревой башни.
— Так как же изволите ответить на вопрос? — постукивая по столу пальцами, нетерпеливо повторил Брюс.
— Видимый горизонт — это воображаемая линия, где, как нам кажется, небесный свод опирается на землю, — чуть заикаясь, ответил Андрей и уже смелее, по-латыни: — А рабочий горизонт — отметка в стволе шахты, показывающая главные выработки.
У Брюса вроде бы потеплели глаза. Василий Никитич улыбнулся: не подкачал!
Посыпался град вопросов по астрономии, планиметрии, горному делу и даже принципу устройства переправ через водные рубежи.
Андрей разошелся. С латыни переходил на русский, с русского на немецкий язык и уже с явным облегчением увидел, как улыбка раздвигает тонкие сухие губы шотландца.
— Ваше сиятельство! — вмешался в экзамен проректор. — Вы изволите задавать вопросы по наукам, не предусмотренным в академии. Сей молодой человек, как и остальные, изучал здесь философию, риторику, богословие, ну само собой, арифметику и начало физики… Осмелюсь напомнить, сия академия духовная!
— Не инако как с прискорбием доложу вам, — насмешливо ответствовал Брюс, — что собрались мы не затем, чтоб аттестовать будущих священнослужителей, а отобрать дельных и знающих людей для промышленности и военно-инженерного искусства. А что касаемо Андрея Татищева, рад сообщить вам, полковник, — шотландец повернулся к Василию Никитичу, — что испытал изрядное удовольствие от познаний оного юноши. Запишите: в Швеции определить к изучению горного дела. А теперь следующего…
До самого вечера заседали господа в кабинете проректора. У Мусина-Пушкина, не привыкшего морить себя голодом, урчало в животе. Когда последний из вызванных студентов покинул кабинет, Мусин-Пушкин, оглядев присутствующих, с облегчением произнес:
— Ну, господа, все! — и закрыл книгу, куда вносил фамилии выпускников.
Василий Никитич кашлянул. Начальник Монастырского приказа быстро взглянул на него, перевел взгляд на Брюса. Тот слегка кивнул.