Богораз:Нет, я этого не считаю. В этих лозунгах нет и не было никаких измышлений.
Каминская:Когда вы для себя решили выступить с протестом, думали ли вы, что можете нарушить общественный порядок?
Богораз:Я специально думала об этом, так как я знала об ответственности за нарушение общественного порядка, и я сделала все, чтобы его не нарушить. И я его не нарушала.
Каминская:В течение какого времени продолжалось это событие на Лобном месте?
Богораз:Не более десяти минут, скорее, даже меньше.
Каминская:Проезжали ли в это время машины по площади?
Богораз:Нет, в это время не было ни одной машины, за исключением той, которую пригнали, чтобы нас увезти.
Каминская:Скажите, вы сидели на проезжей части или на тротуаре?
Богораз:На тротуаре. Вплотную к стенке Лобного места.
Каминская:Могли вы мешать проезду машин?
Богораз:Нет, не могли. Да там и машин не было.
Судья:А толпа, собравшаяся около вас, была тоже на тротуаре или на проезжей части?
Богораз:Я не считаю, что там есть проезжая часть, но собравшиеся люди были не на тротуаре. С вашего позволения я хочу спросить подсудимого Делоне — знал ли он конкретно, что именно мы будем принимать участие в демонстрации?
Делоне:Нет, не знал.
Богораз:А когда вы пришли на площадь, вы поняли, что мы собираемся протестовать?
Делоне:Да, понял, увидев и услышав вас и других.
Богораз:А двадцать первого августа вы догадывались о моих намерениях протестовать против ввода войск?
Делоне:Конкретного разговора не было, но зная вас достаточно… (Смех в зале.)
Прокурор(обращаясь к Богораз): Вы говорите, что уже двадцать первого выражали свое отношение. Как же вы могли знать, ведь в печати сообщено было двадцать второго?
Богораз:Я хорошо помню: и по радио и в печати сообщалось двадцать первого о вводе войск в Чехословакию. Я этот день хорошо помню.
Прокурор:Сообщение было опубликовано двадцать второго августа.
Богораз:Нет, двадцать первого.
Прокурор:Нет, двадцать второго.
Судья:Товарищ прокурор, суд выяснит и уточнит это обстоятельство. Объявляется перерыв!>[9]
Было 12 часов 40 минут, когда мы с Аленой вышли из суда во двор к нашей машине. Но к нашему изумлению, никакой светло-голубой «Волги» не было ни во дворе, ни за воротами, на улице. И Акимова не было тоже. «Воронок» был, мокрый от дождя и снега, он в ожидании арестантов стоял все в той же грязной луже посреди двора, а справа, в заборе из штакетника был большой проем, и через этот проем спешили в соседний двор все «добровольно»-принудительные зрители этого судебного заседания: там, в соседнем дворе, на мокром столе для настольного тенниса стояла батарея водочных бутылок и раскрытые банки рыбных консервов. Каюсь, я, конечно, грешно подумал, что Акимов должен быть там, где водка, и поспешил туда. Но Сереги не было и там, и я запаниковал — неужели его арестовали? Но в таком случае схватили бы и нас, ведь два десятка ментов видели нас с ним машине. А мы совершенно беспрепятственно пересекли двор и вышли все в тот же Серебрянический переулок, где по-прежнему — под дождем и мелким снегом — толпа друзей подсудимых дискутировала с ментами, гэбистами и полупьяным гегемоном. Задушевный мат оглашал старый московский переулок.