Прошу дальнейших указаний.
Пока я читал, Назаров нетерпеливо закурил свой отвратительный «Dunhill» — он курил только эти крепкие американские сигареты или французские, еще крепче, «Mirage». Тут нужно сказать, что ему, единственному на «Мосфильме», разрешается открыто дымить в своем кабинете. Все остальные делают это втихую, нарушая его же, Вилена, запрет курить на студии. Но в остальном вся студия выполняет его приказы безоговорочно, поскольку именно он, Назаров, без пяти минут классик, поставивший любимую зрителями картину «Крымские ночи», а также «Отравленная любовь», «Американский сынок» и «Привидение “Тигр”», вытащил «Мосфильм» из полного банкротства и разрухи начала девяностых годов. Тогда, после развала СССР, государственное финансирование кинематографа прекратилось и все студии страны разом превратились чуть ли не в руины. «Ленфильм», Студия имени М. Горького, Центральная студия документальных фильмов и Студия научно-популярных и учебных фильмов бедствуют до сих пор, выживая только за счет аренды своих офисных площадей какими-то артелями и крохотными фирмами. И только «Мосфильм» — с тех пор, как его директором стал Вилен, то есть за последние десять лет, — буквально возродился из пепла.
Когда я дочитывал докладную, Назаров негромко сказал Пряхину:
— А почему ты думаешь, что это та же девка-привидение каталась ночью на «Волге»?
Пряхин развел руками:
— А кто еще? Вы же сами сняли фильм про танк-привидение. Им у вас кто управлял? Тоже экипаж-призрак.
— Но это же в кино, это метафора, — возразил Вилен.
— А у нас тут не кино? — спросил Пряхин. — Сначала она призраком шлялась по павильонам, а теперь еще и по ночам будет кататься на наших автомобилях! Я считаю, мы должны заявить в прокуратуру или в уголовный розыск.
Вилен повернулся ко мне:
— Ну? А ты что думаешь?
Я изумился третий раз за последние полчаса — с какой стати я вдруг стал принимать участие в директорских совещаниях? Но раз позвали, нужно сказать что-то умное.
— Гм… Мне кажется, тут больше подходит СК, Следственный комитет…
— Спасибо… — усмехнулся Вилен и загасил окурок в пепельнице, это его обычный жест, когда он сдерживает себя, чтобы не сказать что-то резкое. Но на этот раз не сдержался: — Позвонить в прокуратуру или в Следственный комитет РФ — это я могу и без тебя. Но как ты себе это представляешь? Я звоню генеральному прокурору страны и говорю, что у меня на студии завелись призраки. Да? И куда он меня пошлет? Как ты думаешь? — И, не дожидаясь моего ответа, Вилен повернулся к Пряхину: — Понимаешь, Егор, у нас, слава богу, нет пока ни трупов, ни серьезных хищений. Ну, стырили у Эльвиры какие-то продукты. Но это еще нужно доказать. Может, она услышала про привидение и сама эти продукты… А то, что ночью «Волга» выехала из Музея, покаталась по городу и вернулась — ну как я про это скажу прокурору? Вот спроси у драматурга, какая будет реакция? — И Вилен требовательно повернулся ко мне: — А? Говори, не бойся!