— Ладно, в любом случае ты получил то, что хотел.
Глаза Эдварда сузились.
— Получил?
— Да. Акции. Ты сказал, что Риа переписала их на тебя…
Он быстро шагнул к ней и грубо схватил за плечи.
— Почему ты убежала от меня?
— Прости, что испортила тебе вечер, Эдвард. Ты хочешь, чтобы я принесла свои извинения?
— Я не понимаю тебя, — произнес он грубо, — и думаю, что никогда не понимал. Ты самая независимая женщина, которую я когда-либо знал, ты сама сделала себя такой в этом мире, и вдруг ты поджимаешь хвост и удираешь, словно напуганный кролик.
— Нет! — Кровь прихлынула к ее щекам. — Это ложь. Я никогда не удирала!
— Ты всегда так стремительно удираешь, что у тебя не хватает времени, чтобы узнать правду!
— Когда я так поступала? — спросила она. — Приведи хоть один пример.
Он внимательно посмотрел на нее.
— Несколько недель назад ты сбежала из моей квартиры.
— Это не было бегством!
— Ты хотела лечь со мной в постель, но эта мысль так перепугала тебя, что ты стремглав удрала!
— Оставь меня в покое, — потребовала Оливия, — я пришла сюда не для того, чтобы ты оскорблял меня.
— Ты удрала тогда в Нью-Хэмстеде, когда мы уже были готовы заняться любовью.
— Ты так называешь то, что мы собирались делать? — сказала она, пытаясь вырваться из его железной хватки. — Я думаю, для этого найдется более подходящее слово.
— И ты удрала тогда ночью на Багамах.
— Господи, Эдвард! В чем проблема, а? Неужели я первая женщина, которая ушла от тебя?
— Черт возьми, Оливия, может, ты перестанешь вести себя как идиотка и выслушаешь меня?
— Выслушать тебя? Надменного негодяя, который не останавливается ни перед чем, когда становятся у него на пути!
— Я пытаюсь сказать, что влюблен в тебя, проклятая дурочка! — Пальцы Эдварда сжали ее тело. — Бог знает почему, — может быть, ты превратишь мою жизнь в несчастье, а меня сделаешь развалиной, из-за тебя я могу спиться, или что похуже… Но я ничего не могу с собой поделать, я люблю тебя. Черт побери, я знаю, что влюбился в тебя еще тогда, когда ты облила меня виски в ресторане. — Его голос звучал ожесточенно. — В тот день, когда я засек, как мой отчим опутывал тебя.
— Он не опутывал меня, — с замершим сердцем возразила Оливия. — Я же говорила тебе…
— Да. Ты говорила. Но я слишком ревновал, чтобы верить. — Эдвард обнял ее. — Я думал, что ты тоже любишь меня. Ты сказала, что любишь, в ту ночь, на Багамах.
— Эдвард…
— Так ты меня любишь? — настаивал он. — И не думай, что удерешь раньше, чем ответишь мне, Оливия. Если надо будет, я запру тебя здесь, пока не добьюсь ответа!
Оливия взглянула ему в лицо. Он смотрел на нее потемневшими глазами, но в его взгляде было… Было что-то говорившее о том, что он сейчас стремится удержать в своих руках самое для него дорогое, что он жаждет поцеловать ее, и целовать, целовать, целовать…