В Хобарте я наблюдал много казней. Сто пять, если быть точным. Для сэра Джорджа Артура публичные казни — ровно как уборка улиц — шаг к цивилизации. Я всегда ловлю последние слова осуждённых и издаю их, разумеется, с моими изменениями, отредактированные. В Хобарте дела с публикациями обстоят плохо, поэтому приходится доставлять удовольствие губернатору, который хочет, чтобы преступники, терроризировавшие колонистов, на эшафоте предстали раскаявшимися и запуганными перед лицом неминуемой смерти, — так народ поймёт, что это всего лишь жалкие трусы, и перестанет их бояться.
Опускаю описание мужества, с которым приветствуемый публикой, что видит в нём мстителя, Мэтью Бреди взошёл на плаху. Или же легкомысленная песенка Брайта: «Любовь моя, ниже, ниже, всё ниже…». Не говорю и о ругательствах и оскорблениях короля Джеффрисом, умолчу и об Уильяме Таффертоне, что накануне казни пытался продать по отдельности ногу и сердце двум разным хирургам и даже получил от них денежные ассигнации, которые тут же спустил на ром, отмечая свой уход со сцены, близкую свадьбу с прелестной невестой. Пришлось, однако, зафиксировать поведение Перри, который сперва отчаянно молился, а затем, встретившись взглядом со своим палачом, умудрился наложить в штаны и заблевать всё вокруг: преисполненный отвращения палач надавал тому оплеух, а Перри, повалившись на колени, чуть было не отправился к праотцам пару минутами раньше положенного.
Когда кориолисовы силы тянут тебя сюда, в южное полушарие, и заставляют кружиться вокруг сливной дыры мира, нужно как-то выходить из этого положения. Я пытаюсь что-то сделать благодаря своим старым связям: преподобный Кнопвуд или великий геолог Адолариус Хамфри. Так или иначе, мы же вместе прибыли сюда первым кораблём, вместе создали этот мир. Должен же их как-то тронуть тот факт, что я очутился среди каторжников? И действительно, они пишут Его Превосходительству ходатайство о моём помиловании.
Хамфри ныне на высоком посту в полиции и не занимается больше скалами и измерениями возраста Земли. Полноте, миллионом лет меньше или больше, какая разница? Посмотрите на меня: я не знаю своего возраста. Двести семнадцать? Восемьдесят семь? Или сколько? Да вы и сами не знаете, вы умеете только щёлкать меня своими фотоаппаратами, пытаясь разгрести кашу в мозгах, тупьё. Жизнь, история, лицо человека — это же совсем другое. Старость и молодость отражаются на физиономии людей так же, как солнечный свет отражается на Земле, как Солнце, которое всё закатывается и вновь восходит. Ещё Хамфри сообщает губернатору о бесценности обладаемой мною информации. В моменты откровенных разговоров с нужными людьми я узнал о подковёрных играх, направленных на ниспровержение колониальной кредитной системы, что способно вызвать панику. Сэр Джордж колеблется: из Лондона до его сведения довели, что я опасный субъект. Оно и верно: опасен для себя самого.