Когда-то при таких судорогах я укутывался трофейным руном, и это красноватое сукно сохраняло тепло. Теперь же в нем одни отверстия, должно быть, это моль или просто обветшала ткань, распадаясь на нити и кусочки. Нельзя отправляться в плавание с дырявым парусом. Представьте рваные паруса корабля у мыса Горн: шквалы ветра проходят сквозь них, не встречая сопротивления, словно пули через рубашку.
Только Мария умела прогонять мой страх. Я прятался от разъярённого моря у неё на груди. В её глазах я видел своё отражение. Теперь я не вижу ничего: зеркала пусты, вакуум. Вы случайно не знаете, куда запропастился товарищ Чиппико, он же Ципико или даже Чипико? Партия приказала ему бросить Марию, оставить её по ту сторону границы, отдать её на растерзание мстительным тварям Голого Отока, её, ради меня поставившую на карту всё и всё потерявшую. Да, я знаю, это случилось позже, после Милана, Турина, Фоссано, Гвадалахары и остальных мест, куда нас забрасывала судьба, много позже, в некоем абсолютном потом, за пределами жизни, ведь промолчав на решение Партии, я погиб, исчез необратимо. Перемещенное лицо. Этот сертификат о переселении тоже был позже, но не для меня, а для вас. Для умерших не существует до и после. В Аиде все тени находятся вместе и в то же время по отдельности: «Арго», «Пунат», «Вудман», «Нелли», — все они покачиваются на волнах одного и того же моря мрака и не плывут ни назад, ни вперёд.
Мария на носу корабля помогала взрезать волны. Когда мне приказали сбросить полену в море, я подчинился. Дабы придать кораблю скорости, я точным ударом топора отсек её от тела корабля и кинул в пучину, как ненужный балласт. Волны унесли её прочь, но судно, едва её не стало, потяжелело во сто крат. Смертельный штиль запер нас в водах, пришлось засучить рукава нам всем, гребцам на галере, и погружать весла в вязкое, липкое море. Я искал тебя. В темноте морских глубин, куда я позволил тебе упасть, среди цепляющихся к рукам, волосам и глазам водорослей я находил лишь обломки. Бледный как полотно, осунувшийся Орфей, забывший об Эвридике. По приказу с мостика он безропотно брался за рукоять весла и принимался воспевать славу деяния, в назидание галерному сброду.
В водах Голого Отока я собирал песок и камни. Имею ли я право жаловаться? Наш «Арго» держал курс на остров мертвых, и я, стоя у румпеля, прикладывал все свои усилия для того, чтобы мы доплыли до него как можно скорее. Голый Оток — остров заживо погребённых. Задолго до того я отчаливал от Порт-Артура, чтобы написать эпитафии на могилах своих погибших товарищей-каторжников на Острове Смерти. Он так и назывался, я же тогда был спокоен, бодро вышагивая на корме, писарь на ладье Харона, а не её пассажир, пока. Джек Маллиген: слава небес ожидает того, кто познал сумрак на земле. Тимоти Боунс: я ещё больший грешник, чем обо мне думает отправивший меня на каторгу судья Его Величества; другой же Судия видит, что не только из низостей состояла моя жизнь. Сара Элиза Смит…