Какое счастье, доктор, свобода! Не то, что здесь. Мы не думали о своём собственном счастье, о том, что рано или поздно выйдем из тюрьмы и побредем на прогулку без цели, мы верили в счастье для всех. Ты счастлив только тогда, когда счастливы люди вокруг тебя, как и свобода принадлежит тебе, если она есть у всех. Бредни времён царя Гороха? Должно быть, так кажется сегодня, когда я вам об этом рассказываю. Мне жаль, что вы ничего не помните и не знаете. Нужно творить, жить… Как мы когда-то…
Мы никогда не разговаривали о своих горестях и, тем более, не писали о них в письмах. Зачем доставлять такую радость ликующему надсмотрщику? Но, прежде всего, мы это не делали, дабы не вешать собственные цепи на тех, кто читает наши строки: будь то мать, любимая женщина, дети, друзья, — они проживали свою жизнь, а не нашу. Мне некому было писать, но я не замечал своего одиночества: я привык молчать, таить грусть, и, храня всё в душе, постепенно всё забывал.
Ещё печальнее были переводы из тюрьмы в тюрьму: приходилось прощаться с товарищами, друзьями. Понца, Вентотене, Фоссано, Прочида, Чивитавеккья, Пьяноза, Вольтерра, Пьяченца. Ступенька за ступенькой. Вверх. Каждое заключение — промежуточная станция прогресса. Вверх с высоко поднятой головой. Это наш общий путь. Млечный. Ведущий к спасению. Кто-то останавливается отдышаться в придорожном мотеле, отыскивает местечко в приюте, и, не найдя в себе сил идти дальше, передаёт эстафету бремени другому.
Да, доктор, я соврал. Не совсем я, конечно: как это обычно бывает, создатель моей автобиографии немного приукрасил факты. Я увидел эту книгу в букинистической лавке в Саламанка Плейс и, разумеется, прочёл её с большой страстью. Я не ждал банального описания действительности. Если бы это было так, я бы не притронулся к обложке: мне незачем перечитывать то, что я и так знаю. Меня интересует всё остальное.
Правда, во время обратного пути из Хобарта в Лондон я направил «Александр» в сторону Рио-де-Жанейро, я сделал это, несмотря на нехватку провианта и пресной воды на борту, но я так решил не по собственной воле: с маршрута меня сбил ветер. В бортовом дневнике запись: «Идем вдоль берега Параны, сухие кусты, коричневый мох в солоновато-горьком иле». Бой и захват франко-испанского корабля адмирала де Вильнёва — это было несложно, мы со скоростью молнии выполнили один лишь манёвр. Испанцы едва успели сделать выстрел из пушки, а мы уже шли на абордаж. Звон и сияние сабель, игра света на волнах и на бортах двух кораблей. Передо мной медленно падает испанский офицер с пронзенной пикой грудью, из его полуоткрытого рта течёт кровь, он жадно глотает воздух, последний в его жизни.