– Выбрасываю.
– А я, деточка, варю из них цукаты. Вы любите цукаты?
– Сложный вопрос, никогда их не ела, но предположим, что да.
– Так вот, – Ирина Алексеевна назидательно подняла вверх указательный палец, – теперь представьте себе, что у вас есть много арбузных корок, сахар и большая кастрюля, а я расскажу вам рецепт приготовления цукатов, но за это вы отдадите мне половину готовой продукции…
– И что?
– Вот именно так поступает Америка. Они используют наше сырье, наше оборудование и нашу рабочую силу, чтобы половину продукции забрать себе.
– Не поняла, – замотала головой Инка. – Без вашего рецепта арбузные корки у меня сгниют, кастрюля заржавеет, а сахар так и останется стоять мешком в прихожей, и никаких цукатов я так и не попробую. Так чем же плохо, если в результате заключенного с вами договора я получу хотя бы половину? Мне же все равно это выгодно.
– Вы ничего не поняли, деточка, – махнула рукой Ирина Алексеевна, потерпевшая педагогическое фиаско, а вечером сказала Наталье:
– Пусть эта девушка сюда больше не приходит. Она заражена враждебной нам американской идеологией.
Когда Наталья вышла на работу и начала разрываться между маленьким ребенком, семейными обязанностями и зарождавшейся карьерой, мать обрушила на нее цунами чувств. Туризм был признан загнивающей сферой экономики. Наталья обвинялась в том, что она помогает «зажравшимся дармоедам вывозить наворованные капиталы за границу», а тот факт, что дочь работает в частной компании, занимающейся бизнесом, вызывал у Ирина Алексеевны праведный гнев.
Наталья обзывалась эксплуататоршей, акулой капитализма, фурункулом на народном теле и прочими нелицеприятными именами. Ее зарплата, смена квартиры и ремонт матери категорически не нравились.
– Надо укрощать свои желания, – бушевала она, меряя шагами Натальину двадцатиметровую кухню, – мы в коммуналках начинали, и ничего. У нас, кроме картошки, ничего не было. А у тебя, ты посмотри, – мать уличающим жестом открывала холодильник, – у тебя тут ананас стоит! Паразитка! Жируешь на народные деньги!
К тому моменту, как у дочери появился фольксваген, мобильный телефон и норковая шуба, мать, к счастью, переехала в Москву, к старшему сыну. Наталья чувствовала, что никогда не отплатит брату за все, что он для нее сделал.
Брат – финансист средней руки – работал в одном из крупных банков и был ярым представителем «класса эксплуататоров», поскольку в его жизни наличествовали черный «Мерседес», часы «Ролекс», жена-блондинка и длинное черное кашемировое пальто.
Однако возможность ходить в Мавзолей и на Красную площадь, видать, действовали на мать умиротворяюще. Ирина Алексеевна буржуем сына не называла и жизнью была вполне довольна.