– И что они говорят? – спросила Изабель Лакост.
– Я собираюсь им позвонить, – сказала Николь, надеясь, что улыбка на ее лице говорит «спасибо за вопрос».
– Что слышно из фотолаборатории? – спросил Бовуар у Лакост.
– Я отправила туда агента, чтобы он забрал проявленные негативы. Вскоре он должен дать знать о себе.
– Хорошо, – сказал Гамаш, а потом рассказал им о никотиновой кислоте, «Льве зимой» и псалме 45, стих 11.
– Так кто же мать Си-Си? – задал ключевой вопрос Бовуар.
– В Трех Соснах есть несколько женщин подходящего возраста, – сказала Лакост. – Эмили Лонгпре, Кей Томпсон и Рут Зардо.
– Но только у одной из них фамилия начинается с Л, – заметил агент Лемье, впервые заговоривший в это утро.
Он внимательно смотрел на агента Николь. Он не знал почему, но она ему не нравилась. Не понравилось ее неожиданное появление, и определенно не понравилась ее новообретенная дружба с инспектором Бовуаром.
– Я их проверю, – сказала Лакост, и летучка закончилась.
Гамаш потянулся к деревянной коробке на своем столе и машинально перевернул ее, чтобы взглянуть на буквы на донышке.
– Это что? – спросил Бовуар, подтаскивая свой стул к стулу шефа.
– Вещдок из другого дела, – сказал Гамаш и передал коробку Бовуару.
И когда тот взял ее, у Гамаша вдруг возникло впечатление, что Бовуар сейчас увидит то, чего не заметил он. Посмотрит на буквы снаружи и внутри и поймет, что к чему. Инспектор покрутил коробку в руках.
– Одно из ваших рождественских дел?
Гамаш кивнул, боясь отвлечь Бовуара.
– Собрание букв? Дурь какая-то.
Он вернул коробку Гамашу.
«Вот тебе и прозрение», – подумал старший инспектор.
Когда Бовуар выходил, Гамаш наклонился к Лакост:
– Включи в свой список Беатрис Мейер.
Снаряд кёрлинга прогрохотал по неровному льду и громко ударился о камень в дальнем конце, а несколько секунд спустя этот звук гулким эхом разнесся по холмам, окружающим Лак-Брюм. Утро было очень холодное, самое холодное в текущей зиме, и температура все продолжала падать. К середине дня на таком холоде за несколько минут промерзнешь до костей. Солнце дразнило их светом, но не теплом, его лучи усиливались, соприкасаясь со снегом, и ослепляли всех, у кого не было солнцезащитных очков.
Билли Уильямс очистил для них площадку для кёрлинга на Лак-Брюм, и теперь Бовуар, Лемье и Гамаш наблюдали, как хрупкая Эмили Лонгпре распрямляется и дыхание вырывается у нее изо рта рваными облачками.
«Пора, – подумал Гамаш. – Если ее сейчас не увезти в тепло, она замерзнет. Мы все замерзнем».
– Ваша очередь, – сказала она Бовуару, который смотрел на нее с вежливым вниманием, не в силах относиться к кёрлингу серьезно.