— При каких обстоятельствах вы познакомились с Балакиным?
— Я уже рассказывал. Вместе с Киреевым и Виноградовым я приехал в «Зеленодолье». Киреев выполнил формальности, заключил договор, я познакомился с Балакиным, директором совхоза, договорились, по каким дням буду приезжать за продуктами.
— По каким же дням?
— Вторник и четверг. Уже обо всем этом я говорил и писал.
— Вы получали продукты у одного и того же кладовщика?
— У разных. Там два склада. На одном мясо-молочные продукты, на другом — все остальное.
— Я уточняю вопрос: мясо вы получали у одного и того же кладовщика или это были разные люди?
— Пожалуй, у одного и того же. Видимо, я всякий раз приезжал в его смену.
— Когда Балакин выписывал вам накладные, до того, как вы отправлялись на склад, или после?
— Разумеется, до того, иначе как же получишь товар?
— Он под копирку выписывал накладные?
— Я не обращал внимания, — Борис поднял на Быкова удивленные, встревоженные глаза. Он понял, почему полковник спрашивает о копирке — был ли вообще второй экземпляр накладных? Или... или с самого начала, да, с самого начала то был подлог? Ах, как же соблазнительно сказать: «Нет, не было копирки, я помню совершенно точно! Видите, я невиновен, меня сделали статистом в дурном театре!» — но Пастухов не решился. Он на самом деле не помнил.
— Вспоминайте, — сухо сказал Быков и склонился над протоколом.
— Я всякий раз получал на руки первый экземпляр... — робко, медленно начал Борис, — копирка... Может быть, была — Балакин всегда, садясь за стол, надевал нарукавники. Чтобы не испачкаться, должно быть.
— О копирку?! — вскинулся Быков.
— Кроме этого, я ничего не могу сказать.
— А когда Балакин отрывал накладные от книжки бланков — перед тем, как заполнить накладную, или после?
— Не могу утверждать... — Пастухов задумался. — Но, кажется, он это делал сразу. Оторвет и выписывает. А может быть, после...
— Почему у вас нет уверенности в своих словах? — с горечью спросил полковник. — Отчего, Борис Васильевич?
Пастухов посмотрел удивленно. Неужели следователю не понятно, отчего?.. Но было во всем облике полковника что-то такое сострадательное, теплое, человеческое, что Борис не выдержал. Слезы душили его.
— Не виноват я, понимаете? Не виноват ни в чем! Я все время говорю правду, одну правду! Я не знаю, почему мне не верят, не знаю... Я только в одном виноват: не подумал, согласился. Не учел: если в государственных торговых общепитовских точках иной раз бог знает что творится, концов не найти, то тут-то, где вообще все на честном слове... А если не на честном слове? Вот не подумал об этом и стал виноват! Хотя я и не виновен. Но как доказать? Не могу доказать!