— Ма-а-а!..
Крик обрывается с булькающим звуком, и я готова завыть в ответ. Не смей, доча! А ты, сволочь бешеная, отпусти её!
Как кстати он сейчас поворачивается ко мне боком…
Ухватив покрепче прут обеими руками, я с размаху втыкаю его в пятнистое брюхо. Некогда мне думать, что оно там ближе — сердце, печёнка… Велоцераптор вздымается и орёт дурным голосом, железяка, что с моей нехилой подачи увязла глубоко и прочно, выдёргивается из рук и уносится вверх. Мимо меня летит и впечатывается в тротуар изломанное тело.
Мелькает слева белая тень. Это Нора, мой верный собакин, повисла на боку у ящера и тот отщёлкивается зубами, но пока не достаёт. С копьём, бесполезно торчащем в брюхе, он похож на недоколотую бабочку, сбежавшую от энтомолога. Доколоть! Немедленно! И я, отскочив для разбега на несколько шагов, врезаюсь затем что есть мочи в толстую заднюю лапу: всем телом, всем своими лишними килограммами, из-за которых полжизни мучилась и что сейчас так пригодились. Инерция плюс масса — это мощно.
Потому что — может, ты и хищник в две тонны живого веса, но ежели ты прямоходящий и в бедре у тебя арбалетный болт, а в животе копьё, и при этом в коленку летит со всей дури крепкая баба… Тут тебе и оступиться. Хотя бы от неожиданности.
Как я успела отскочить, и он меня не раздавил?
Как получилась, что копьё не по касательной к земле пошло, а уткнулось торчком, и дурак ящер навалился на него, насаживая сам себя? Не спрашивайте. Я не отвечу. Так вышло.
Помню только: схватила девочку под плечи, Нора с другой стороны вцепилась в кольчужный рукав и мы еле-еле успели оттащить её. Хищная пасть лязгнула за нами в пустоту.
…Он ещё пытается подняться, как-то перекосившись, и даже делает несколько шатких шагов в нашу сторону, а затем рушится набок. Мечется меж зубов и замирает, высунувшись, сизый язык, сучат передние лапы, вспарывая воздух когтями, злобой прожигают ядовито-жёлтые глаза с вертикальными зрачками, которые в один момент вдруг сжимаются в булавочную головку — и стремительно расширяются.
Мир на какой-то миг исчезает: остаётся гудёж в голове и мокрый тёплый язык, облизывающий мне щёки. Обнимаю Нору за шею и чувствую, что вот-вот разрыдаюсь…
Где-то тут осталась девочка, торопливо вмешивается внутренний голос. Успеешь ещё нарыдаться, с ребёнком-то что? Судорожно оглядевшись, обнаруживаю её совсем рядом, неподвижную сломанную куклу. Осторожно переворачиваю на спину. Страшно даже браться за кожанку в липких тёплых подтёках. Конечно, это не Сонька, совсем не она: и немного постарше, и светленькая. Неважно. Она тоже чья-то дочка. Главное — что ещё дышит, вот что удивительно. Грудь, живот представляют собой окровавленное месиво из клочьев жёсткой кожи в заклёпках, разорванной проволоки…