Марат во время якобинского режима едва ли не был причислен к лику «революционных святых», увековечен художником Жаком-Луи Дэвидом на картине «Смерть Марата», и его сердце было забальзамировано. Его наследство также почитали большевики, которые в 1921 году переименовали его именем советский линкор (бывший «Петропавловск»). Улицу в центре Севастополя тоже назвали в честь него (Улица Марата).
Почитаемый якобинцами и большевиками
Используя документы того времени, Вебстер описала Марата, как «злобного карлика», с чудовищной головой, деформированным носом, и болезненножелтой кожей. Арман де ла Мёз, член Национального Конвента, заметил, что у Марата были горящие и дикие глаза гиены, глядящие украдкой, его движения были порывисты. У него был комплекс преследования, и он пребывал в состоянии бесконечного волнения. Другие замечали, что он впадал в ярость при малейшем несогласии, и у него даже шла пена изо рта. Черты, описанные его современниками, указывают, что у Марата была неврастения, отмеченная Спарго среди большевиков.
Как многие из лидеров левых, Марат соответствует описанию Нордау маттои-да, неуравновешенного гения, который чувствует себя отчужденным от общества. Сегодня мы наблюдаем подобное явление в молодом серийном убийце, который часто является блестящим, но отстающим учеником, занимающимся хуже, чем позволяют ему его способности, но отчужденным от своих современников. Положение Марата в якобинской Франции позволило ему дать выход своей мстительной озлобленности, такой же, что и у любого отдельного серийного убийцы, но в гораздо более обширном масштабе.
Марат происходил из гугенотской семьи, отец ограничил его возможности, несмотря на его образование, из-за своей религиозной привязанности. Следовательно, как многие еврейские интеллектуалы, которые стали самыми свирепыми большевиками, Марат происходил из отчужденной среды другого типа. Марат также столкнулся с отторжением. Он стал человеком, «поглощенным ненавистью и завистью». Тем не менее, он достиг успеха как врач-самоучка в Англии, и французская аристократия искала его услуг. Однако он также занялся революционной политической журналистикой. Негодование, которое он испытывал ко всем богатым или успешным, которое он развил в себе еще в молодости, оставалось у него на всю жизнь, и, как очень многие другие левые, он рационализировал это чувство как политическую доктрину.
Господство террора
Марат, больше чем любой другой якобинец, был самым ярым сторонником Террора, увеличивая число тех, кого он желал убить, с 600 человек в 1790 году до 260 000 в 1792 году, которых убивали каждый день, иногда расширяя это число до 300 000. Однако, те, кого Марат хотел видеть «повешенными у их дверей» сначала были «пекари, бакалейщики и все торговцы». Хотя Марат умер до того, как началось «Господство террора», он вдохновил эту систему. Даже Робеспьер сначала отверг кровожадность Марата. Марат, которого в революционном идолопоклонстве называли «другом народа», хоть и выглядел «грязным и неухоженным», жил в большом комфорте и, как известно, никогда ничего не жертвовал из своих личных средств беднякам Парижа. Для публики его персона была воплощением бережливости, и говорили, что он питался только хлебом и водой, но в действительности его ежедневное питание включало восемь блюд.