- Я оплачу, - поспешил заверить ее Григорий.
Его лицо излучало благодарность, признательность этой красивой и гордой женщине, которая не прогнала его, грязного, уловив, что под грязью (и как бы лохмотьями) скрывается нечто драгоценное, истинное - почему бы и нет? почему бы и не говорить в данном случае об алмазе истины? Свет ее красоты падал и на него, освещая дорогу к долгожданному отдыху, и среди этих соприкасающихся сияний, его и ее, не было нужды вслух произносить слова благодарности и тем более лепетать что-нибудь о разумности переселения красотки в столицу.
-------------------
Вера сдала дежурство менее красивому и просвещенному администратору и отправилась домой. Кормленщиково представляет собой кучку двух-трехэтажных каменных домов, почти все население которых занято обслуживанием мемориала великого поэта. Но среди этих каменных коробок затесался живописный деревянный домишко с резными карнизами и ставенками и всегда свежо выкрашенный. В нем и жила Вера Коптева со своим старшим братом Виктором.
Виктор работал экскурсоводом. Великий поэт очень любил упоминать калик перехожих - что ни поэма, обязательно они, эти калики, промелькнут. Естественно, и Виктор не мог избегнуть упоминания о них, напротив, они озвучивались в каждой его экскурсии, даже более того, он произносил эти два слова с таким сатирическим чувством, настолько выразительно и едва ли не навязчиво, что экскурсанты, как ни хотелось им другого, невольно принимали их на свой счет. Может быть, они и не обижались на бедного экскурсовода, чересчур резво горевшего на своей работе, но его образ, однако, оседал в их памяти. Поэтому не исключено, что Виктора Коптева знала добрая половина страны.
Между братом и сестрой, рано осиротевшими, издавна установились самые теплые отношения, и это определенным образом сказывалось на их матримониальных планах. Поскольку они привыкли жить вместе, а вероятную разлуку мыслили как нечто нежелательное, чтобы не сказать невозможное, то и не очень-то стремились к созданию собственных семей. Семья у них уже, можно сказать, была, и к тому же они делали одно общее дело, обслуживая немеркнущую память великого поэта. Однако Виктору шел, как-никак, тридцать пятый год, да и Вера была девушкой не первой молодости.
Вера пришла домой, и Виктор, доброжелательно улыбаясь, усадил ее за стол, он, как всегда, к ее возвращению после ночного дежурства приготовил завтрак. Сестра ела, а брат, бледнолицый, растрепанный, немного тревожный, отнюдь не поэт, однако сильно вписывающийся в некий абстрактный образ поэта, сидел, подпирая рукой голову, напротив и не спускал с нее озабоченно-влюбленных глаз. За чаем Вера сказала: