- Чем вы занимаетесь? - спросила Вера.
- Я работаю в одном московском издательстве.
- Выходит, вы такой же, как и он? - Девушка слабо повела рукой в сторону могилы.
- Нет, ну что вы. Я сам ничего не пишу, а только исправляю чужие рукописи.
- Какие же?
- Самые разные, от философских и исторических трудов до романов для дам. Пишут много всякой чепухи, и ведь должен же кто-то со всем этим возиться.
- Поэт всю жизнь верил, что умрет насильственной смертью. И погиб на Балканах, сражаясь за свободу наших славянских братьев. Вот почему его прозвали Фаталистом.
- Я знаю эту историю. Хотя мне кажется, что это прозвище взято отчасти и из романа Лермонтова. Я даже сомневаюсь, что поэт был настоящим фаталистом, этаким печальным рыцарем, только и ищущим случая опустить забрало и скрыть свое невеселое лицо.
- Но почему же вы сочетали фаталиста с рыцарем? Разве это так необходимо?
- Нет, пожалуйста, согласитесь, что он был очень сильным человеком. Если бы не сила его духа и воли, как он мог бы вызывать духов земли и заставлять их парить в небе?
- Наверное, вы правы, - сказала Вера, подводя Григория к краю горы. А вон Беловодск, он отсюда виден как на ладони.
Стоя у могилы Фаталиста и болтая с Верой, Григорий понял простую вещь: решение перекинуться в один миг на правильность, на истинный путь, на путь, ведущий к совершенству, он принять в состоянии, но ведь не по собственной же воле сунулся он минувшей ночью в лужу. Он не из тех, кто мечтает перестроить мир, перекроить его в соответствии со своими идеями, и, думая о расширении своего присутствия, он вовсе не собирается кого-либо теснить и ущемлять. Но что за силы сронили его ночью в холодную воду и заставили взглянуть на некий уголок мира глазами смерти? Что это за игра? Жертвой чьей прихоти он пал?
Странствующий покорно следовал за путеводной местной жительницей, которая так много сделала для него всего за несколько часов. Он уже почти знал Кормленщиково. По знаку Веры остановившись на созданной самой природой смотровой площадке, Григорий едва не ахнул перед открывшимся ему великолепным видом. Вера тоже была поражена. В который уже раз!
Солнечные лучи косо падали на лежавшую гораздо ниже храмовой горы холмистую долину, где взволнованно сбивались в кучки маленькие игрушечные домики. На небе не было ни облачка, а между тем свет не разливался равномерно по небосклону и земле, но как-то тревожно и сумрачно косил, и можно было прочитать каждый его лучик, крепившийся в усиленной ровности или наклонившийся, как стебель сломанного цветка. За перехлестами, за навевавшими тревогу узорами этих прозрачных колонн и обозревался благословенный город Беловодск, стоявший на возвышении, не таком, однако, значительном, как та гора, в которой покоился великий поэт.