Мартын Иванович очень немолод, мал ростом, слаб и как-то множественно инвалиден. Он как будто хромает, отчасти горбат, не во всех положенных нормальному человеку местах должным образом гнется. У него словно нет лица, а есть только невероятно длинный нос, выставленный из темной морщинистой и плоской обезличенности наподобие рожи окаменевшей рыбины.
Никто не принуждал полунищего пенсионера каждое утро кружить по кремлю, чувствовать себя его верным и надежным хранителем и быть летописцем Беловодска. И поскольку это делалось не по принуждению, Мартын Иванович достиг в своих упражнениях подлинного профессионализма, да и вообще так подятнулся благодаря им, что стал как бы святым. А что еще ему, одинокому правдоискателю, оставалось делать? Беловодскую летописную книгу он творил чуть ли не со дня возвращения в город.
В кремлевском просторе летописец вышагивал всегда одним и тем же маршрутом. Мимо тонкой и острой Княжеской башни. Затем мимо толстенькой Покровской, в основании которой недавно открыли ресторан. И так далее. Башни одна за другой проплывали в наливающемся синевой небе, и обходчик смотрел на них внимательно. По левую руку, внутри огромного двора, оставались всякие малые и средние церквушки, чуть ли не отовсюду виднелся золотой купол главного собора, везде периметр резали очертания внушительных зданий, задуманных как гражданские или ставших таковыми в более поздние времена: то были присутственные места, музеи, палаты, уголки для музицирования. Беловодский кремль необъятен и тесен, тяжко застроен. Внешне почти ничем не выдавая своих чувств, старец Шуткин шел по нему со спирающим грудь восторгом, и на кончике его фантастического носа собирались нежно выкатившиеся из глаз капельки, но этого он в своей увлеченности не замечал.
Нынче, как всегда, он думал о долгой и трагической истории Беловодска. Царская Москва разгромила город, уничтожила его особый, яркий характер. Еще кричал Беловодск: Каждому городу свой нрав и права! - а Москва, собирательница земель, грубая с многими древними городами, учреждавшими великую самодеятельность, в неуемном ожесточении ломала его. Честный, добросовестный, дотошный Мартын Иванович, в отличие от прытких и буйных политиков, запрудивших нынешний Беловодск, не знал, как относиться к этому факту. Те-то выдвигали доктрины, тешась злобой дня, а он желал глубоко копать и анализировать.
Мимо южной стены кремля широко несется река Большая. Вспомнив об этом, Мартын Иванович бормочет себе под нос, свистящим дыханием шепота сдувая подозрительные капли: Боже, Боже мой, сколько на дне Большой косточек защитников нашей славной старины!