Читая другие произведения Стокера, можно увидеть, что его "Дракула" вписывается в канву других романов — "Логово белого червя", "Скорбь сатаны", "Сокровище семи звезд". Во всех них речь идет о древних тайных силах, скрытых под оболочкой современной цивилизованной жизни и смертельно опасных для нее. Особенно интересуют автора недра земли и горные расселины — недаром его герой живет в горах и спит под землей, в глубоком подвале замка. В истории литературы Стокер застрял на пол пути между философской "Грядущей расой" Бульвер-Литтона и кошмарными видениями Г.Ф. Лавкрафта, из которых родился современный, вполне коммерческий жанр хоррора. Философии в романе хватает (в экранизациях ее обычно выкидывают), ужасов тоже, но есть и другое — отголоски модных оккультных теорий, внушенных директору театра "Лицеум" в ордене Золотой зари. Он живо интересовался теософией Елены Блаватской, которая изобрела теорию "астральных вампиров": "Несчастные похороненные каталептики поддерживают свои жалкие жизни тем, что их астральные тела грабят жизнекровь у живых людей. Эфирная форма может ходить куда ей угодно; и до тех пор, пока она не оборвет нить, связывающую ее с телом, она свободна блуждать, скитаться вокруг, видимой или невидимой, и питаться от человеческих жертв…". Блаватская описывала различные проявления вампиризма, включая вампирический полтергейст: "Видели, как предметы, принадлежавшие таким умершим, передвигались по дому без чьего-то прикосновения".
В "Дракуле" использованы новаторские для своего времени приемы — например, документальность изложения, построенного в форме дневниковых записей героев. О другом приеме автора говорится в статье В. Гопмана: "В романе много описаний видений и снов, гипнотических трансов. Даются они для того, чтобы подчеркнуть зыбкость границы между жизнью и смертью, между бытовой повседневностью и миром призрачным, потусторонним… Психологизм романа усиливает ощущение ужаса, так впечатляюще воссозданного Стокером. Причем если другие мастера жанра использовали и иные художественные краски. — например, у Гоголя страшное соседствует с комическим и оттеняется им, — то Стокер ничем не "разбавляет" страшное".
Одна из главных "приманок" романа — его подспудная эротичность, создаваемая контрастом "дневной" красоты и безмятежности героинь и их ужасного "ночного" облика. Вот какой охотники на Дракулу увидели ставшую его жертвой Люси Вестенра: "Никогда в жизни мне не приходилось видеть исполненного такой инфернальной злобы лица. Надеюсь, никто из смертных больше не увидит ничего подобного. Нежные краски превратились в багрово-синие, глаза метали искры дьявольского пламени, брови изогнулись, будто змеи Горгоны Медузы, а когда-то очаровательный рот, измазанный кровью, напоминал зияющий квадрат, как на греческих или японских масках. Если у смерти есть лицо, то мы его увидели". Картина отталкивающая и одновременно влекущая, как для Джонатана Харкера — явление трех вампирш: "Глядя на этих нимф, я испытывал двойственное чувство — вожделение и одновременно смертельный страх. У меня возникло порочное страстное желание, чтобы они поцеловали меня своими алыми губами". Подобно "Кармилле", роман Стокера рифмует любовь с кровью, трогая потаенные струны в душе многих читателей, неосознанно мечтающих о дикой запретной страсти, одинаково сладкой для мучителя и его жертвы…