Благородный Бернар в очередной раз удивил своего приятеля. Кто бы мог подумать, что под личиной этого простака кроется столько проницательности. А ведь Сен-Валье попал в самую точку. Это именно Картенель свел Майнца с Водемоном, просто ради забавы, но благородный Андрэ неожиданно поверил откровениям безумца.
– Ты кому служишь, Бернар? – глухо спросил потрясенный Картенель.
– Христу, мой добрый самаритянин, – усмехнулся Сен-Валье. – Но, как ты сегодня убедился, каждый понимает Бога по-своему.
– Ты еретик, шевалье?
– С точки зрения Венцелина мы все еретики, благородный Годемар. И, очень может быть, он прав.
– Вот тебе и воины христовы! – с досадой вымолвил Картенель. – Знал бы папа Урбан, кого он посылает в Святую Землю, наверняка бы отлучил бы от церкви и тебя и меня.
– Сдается мне, что папам не нужен Иерусалим, – вздохнул Бернар, – ни Урбану, ни Пасхалию.
– А что им нужно?
– Константинополь, – охотно пояснил Сен-Валье. – И первым это понял благородный Боэмунд Антиохийский.
– Выдумываешь, Бернар.
– У тебя будет возможность, извиниться передо мной, Годемар, когда мы услышим о новом походе неугомонного крестоносца, обласканного папой.
– Ты мне лучше скажи, зачем игумен Даниил приехал в Иерусалим?
– Чтобы поклониться Гробу Господню, – пожал плечами Сен-Валье.
– И только?
– Чтобы передать благородной Марьице благословение отца, герцога Владимира, на брак с Венцелином Гастом.
– С язычником? – ужаснулся Картенель.
– С крестоносцем, первым поднявшимся на стены Иерусалима. С доблестным защитником Гроба Господня, решившим исход битвы при Ромале в нашу пользу. С человеком, вырвавшим благородного Боэмунда из рук нечестивых сарацин. Мне перечислять дальше заслуги Венцелина перед христианским миром или вышеназванного будет достаточно. Обвенчает их сам Даниил. Представь себе, он так и сказал благородной христианке – «твой грех, княгиня, церковь берет на себя в моем лице, а для тебя сей брак обернется благостью».
– Он это сказал по латыни?
– Нет, – спохватился Сен-Валье. – Русы всегда переходят на греческий язык, когда речь идет о христианской вере.
Картенель не поверил благородному Бернару, но промолчал. Этот проныра, этот бабник, этот болтун, а по мнению многих просто глупец, оказался далеко не так прост, как совсем еще недавно казалось Картенелю. Узнать бы еще, откуда провансалец так хорошо знает язык русов? Или он не провансалец?
– Подожди, – остановился посреди иерусалимской улицы Картенель, – ты куда меня привел?
– К дому благородного рыцаря фон Майнца, кажется, именно здесь остановился твой старый друг Ги де Санлис?