– Ты не византиец, – сказал он с любезной улыбкой своему гостю.
– Я франк, – подтвердил Филипп, протягивая хозяину письмо.
Великий князь равнодушно пробежал послание глазами. В одном месте его красиво очерченные брови чуть приподнялись, а в самом конце он едва заметно повел плечами. Судя по всему, послание протоспафария Константина не произвело на него особенного впечатления, не вызвав в его душе ни радости, ни гнева.
– Я слышал, что германцы короля Конрада уже вступили на землю империи, – спокойно произнес Изяслав и бросил письмо на стоящий рядом столик.
– В таком случае ты знаешь больше меня, великий князь, – сказал Филипп. – Когда я покидал Константинополь, о предстоящем крестовом походе только говорили.
– Мне показалось, что синклит, встревоженный дурными вестями из Европы, поспешил с выводами, – задумчиво проговорил Изяслав. – Киев вовсе не собирается разрывать пуповину, связывающую нас с греческой церковью. Мы по-прежнему признаем патриарха константинопольского главой христианского мира. Наша переписка с римским понтификом не более чем дань вежливости человеку, весьма почитаемому нашими друзьями в Европе. Что же касается вассальной зависимости Руси от империи, то она просто приснилась уважаемым членам синклита. Русь всегда сама выбирала свой путь, и не собирается изменять своим привычкам. Но это вовсе не означает, что мы стали врагами Византии. Я буду тебе очень благодарен, рыцарь Филипп, если ты сумеешь донести мои слова до ушей константинопольских патрикиев.
– Я сделаю все, что в моих силах, – склонил голову Филипп. – Но, быть может, следует доверить твои слова бумаге, великий князь?
– Не думаю, – улыбнулся Изяслав. – В переписку следует вступать только с равными, рыцарь. Я подожду письма от басилевса Мануила.
На этом прием, длившийся несколько минут, закончился. Благородный Филипп ничего хорошего от встречи с великим князем Киевским не ждал, а потому и не огорчился результату. Зато свое мнение о государе Руси он успел составить. Изяслав Мстиславович оказался человеком твердым, уверенным в себе, и напугать его слабеющей Византии будет непросто. Свою нынешнюю политику, столь невыгодную Византии, князь Киевский менять не собирался, о чем заявил посланцу Константина Тротаниота недвусмысленно. Эти выводы, сделанные Филиппом, охотно подтвердил и боярин Вышата, далеко не последний человек в свите Изяслава Мстиславовича.
– Кроме вечного чванства мы ничего от Византии не дождемся, – пренебрежительно махнул рукой тысяцкий, решивший по какой-то причине сопровождать гостя до усадьбы Еловита.