– Рауль, – позвал своего камердинера король, – проводи меня к благородной Элеоноре.
От королевского шатра до дворца было рукой подать, однако Людовик проделал этот путь верхом, дабы не уронить своего достоинства. У отделанного розовым мрамором крыльца толпились с десяток шевалье, не блещущих красотой нарядов. Немудрено, что разборчивой Элеоноре не понравились их испачканные ржавчиной гамбезоны и шоссы, порванные на коленках. О благородном звании этих людей говорили лишь мечи, висевшие на кожаных перевязях, да пояса, отделанные серебром, – знак рыцарского достоинства.
– Твоим шевалье следовало бы умыться, – поморщился Людовик, спешиваясь.
– В таком случае дай нам дров, чтобы согреть воды, – оскалился Робер.
Короля все-таки впустили во дворец, а вместе с ним туда проникли камердинер Рауль, графы Робер Першский и Анри Блуасский. Последний так жаждал видеть свою жену, что готов был преодолеть любые препоны. Благородного Людовика неприятно поразило преображением дворца, который еще вчера смотрелся грязным и запущенным до предела. Сегодня его полы буквально сияли чистотой, отражая удивленные лица незваных гостей. На пути к покоям королевы потерялся граф Блуасский, неосторожно заглянувший в приоткрывшиеся двери. Однако король не заметил потери и продолжил свое торжественное шествие по чужому дворцу, способному, похоже, вместить многие тысячи людей.
– Чего доброго, мы здесь заблудимся, – выразил опасение благородный Робер.
К счастью, его мрачное пророчество не сбылось, король толкнул именно ту дверь, которую следовало открыть, после чего застыл истуканом на пороге. Зрелище, потрясшее Людовика, ничего предосудительного, на первый взгляд, не содержало. Благородная Элеонора в чудном блио из голубого щелка и с роскошной золотой диадемой в волосах с интересом слушала благородного шевалье, стоявшего перед ней в почтительной позе, а в это время Сибилла Фландрская поправляла прическу у зеркала, вставленного в серебряную раму удивительно тонкой работы. Скорее всего, короля огорчил контраст между собственным убогим бытом и той роскошью, в которой буквально купалась его жена.
– Боже мой! – почти простонал Робер. – Какая красота.
– Я удивлен, – разродился, наконец, Людовик, давно заготовленной фразой. – Жена, короля Франции, вступает в союз с нашими злейшими врагами.
– Благородный Филипп де Руси посол моего родственника графа Раймунда Антиохийского, – вскинула подведенные брови Элеонора. – Я удивлена не меньше твоего, государь.
– Речь идет о Мануиле, – поспешил Робер на помощь брату, попавшему в неловкое положение.