— Сынок, у папы нашего сегодня день рождения, — негромко, будто бы самой себе, проговорила мама и вздохнула притаенно. — Надо бы фотокарточку папину отнести в фотографию, чтоб размножили и увеличили… И повесим одну над столом и над кроватью твоей другую…
И добавить хотела: «Чтоб не плакался бабушке, что отца не узнаешь». Но не сказала. И, собою довольная, что удержалась, зажгла керосинку, поставила чайник и к тумбочке села причесываться.
Летнее утро воскресного дня входило в комнату солнечной радостью.
— Мам, а мы с тобой будем всю жизнь вместе-вместе?
— Всю жизнь…
— И бабушка Настя с нами, да, мам?
— И бабушка… А что ты шептал у окна утром сегодня?
— Молитву «Отче наш».
— И тебе все понятно в молитве?
— А бабушка Настя сказала, что молитву понимать не надо, а молиться надо, да и все.
— Молиться, да и все, — раздумчиво повторила она. — Молиться, да и все…
— Мам, а почему тетя Гера не учительница, а прическа у нее учительская, точно, как у тебя?
— Учительской прически нет, мне кажется… Просто русские учителя всегда одевались просто, просто жили и причесывались просто.
— Просто-просто! А почему просто?
— Диктовали доходы жить скромно.
— И тебе диктуют?
— Еще как…
Потом они пили кофе ячменно-желудевый с молоком, и Валерик маму развлекал, рассказывая разные истории из жизни ребятни барачной:
— Вчера пионеры шли на стадион. Со знаменем шли…
— Надо говорить «под знаменем», сынок…
— Да, под знаменем, с барабаном и горном. Но горнист у них слабак! Толян говорит той дылде с галстуком…
— Пионервожатой, наверно?
— Да, вожатой: «Давай я погорню как надо!» И ногу выставил вперед, как Сережка-ремесленник делает, и руку на бедро… А знаешь, мам, как Сережка на горне горнит! На школьном дворе выдавал! И не что-нибудь там пионерское, а «Слушайте все!» Мировенски! Даже Валечка, наша гимнастка, бежала пробежку и замерла сразу! И слушала!.. И на Сережку смотрела так! Так, мам, смотрела!..
— И пионервожатая Анатолию погорнить разрешила?
— Не разрешила, мамочка! Она так посмотрела на Толькину ногу и так ехидно хихикнула, что она взяла и покраснела!
— Кто покраснел, сынок?
— Толькина нога. Да, мамочка! От стыда, что грязная и в цыпках…
Валерик смотрел на сдержанно смеющуюся мамку свою и радостной заботой был охвачен: что бы такое еще рассказать!
— А ты знаешь, мам, как Сережка-ремесленник с Валечкой-гимнасткой подружился?