Я не привыкла быть счастливой и подсознательно жду, что в любой момент у меня отнимут мою сказку и отправят обратно в жестокую действительность. Я часто вспоминаю маму и переживаю: как она там без меня? Мне бы очень хотелось с ней поговорить, но у нас дома нет телефона, так что я не получаю никаких новостей от родителей. Иногда по ночам я не могу уснуть, ворочаюсь и думаю о том, как мы гуляли с братиками вокруг храма.
Я вообще плохо сплю, пугаюсь каждого шороха, каждой тени.
Теперь я иногда почую в комнате Ани Тары. Никак не могу привыкнуть спать совсем одна (честно говоря, это единственный момент монастырской жизни, с которым у меня не получается примириться). Ани Таре двадцать пять лет, и я ясно вижу, что ее не очень радует перспектива делить кровать с тринадцатилетней девчонкой; она привыкла к тому, что ничто не ограничивает ее личное пространство. И она совсем не боится спать одна! А я не осмеливаюсь рассказать кому–нибудь о своем страхе — вдруг надо мной будут смеяться или сочтут меня глупой? Но учитель прекрасно понимает, почему я тру глаза и тайком зеваю во время молитвы. Наверное, он сам поговорил с Ани Тарой, потому что однажды вечером, перед тем как все отправились спать, она подозвала меня к себе и сказала:
— Чоинг, пойдем со мной. Можешь сегодня спать в моей комнате, так что беги за одеялом. Но не обольщайся, это только на одну ночь. Ты уже большая, привыкай спать одна. Постарайся справиться со своими страхами.
В ту ночь я свернулась клубком, чтобы не занимать много места, и лежала не шевелясь, боялась потревожить Ани Тару. Потом мы договорились, что я буду спать в своей комнате, но при этом могу не гасить свечи перед сном. Сколько раз я сквозь сон слышала, как Ани Тара заходит ко мне и дует на трепещущие огоньки. Все шло хорошо. Ну, за исключением тех случаев, когда я несколько часов ворочалась, смотрела в темноту и в конце концов на цыпочках прокрадывалась к ней в комнату и укладывалась спать на небольшом клочке свободного пространства, остававшегося на ее кровати. По утрам она, конечно, лениво ворчала на меня, но я прекрасно понимала, что мои детские страхи вызывают у нее неподдельное сочувствие. Через некоторое время я привыкла к одиночеству.
Страх засыпать в пустой комнате не имел ничего общего со страхом, что меня отправят домой, от которого у меня порой замирало сердце. Мне никак не удавалось убедить себя, что у меня никогда не отнимут долгожданный мир и покой. А вдруг кто- нибудь решит, что мои каникулы затянулись и мне пора обратно в Катманду? В ожидании конца я наслаждаюсь каждым мигом новой жизни. Невозможно отнять то, что я уже получила. Меня постоянно преследует ощущение неотвратимой угрозы, и я не могу никак понять, настоящая она или нет. Однажды утром я иду с кухни и сталкиваюсь со Злюкой.