«Не безнаказанно прожил он в обществе»…
В середине тридцатых годов О.А. признала: «Линия жизни пошла вниз». Это противоречило признакам благополучия: были восстановлены исторические факультеты, появилась возможность вести научную работу. Дмитрий Сергеевич получил от правительства легковой автомобиль, завидную редкость тех дней. Но уходили силы, тревожили болезни, смерти родных, близких. Вновь хлопоты об «отъехавших» друзьях и учениках, осужденных и сосланных. В свое время, в Париже, О.А. увлеклась «правилом Ланглуа»: «Верить или не верить – удел Бога. Долг человека – быть искренним». Блестящая реплика в духе французской культуры, незаменимая основа для изучения наивных чудес средневековья. Но для новейших событий правило Ланглуа явно не подходило.
В 1935 году О.А. выступила на вечере памяти С.Ольденбурга, востоковеда, академика, которого она помнила со времени Высших курсов; определяя «уроки» революции, напомнила, что Ольденбург «принадлежал к поколению, через которое в пору высокосознательной его жизни, полной духовной зрелости, прошла история».
«Эта история – огромная и значительнейшая в мировом движении человечества полоса – увела с собой Ольденбурга».
«Надо понять и принять историю». Она безжалостна: оставляет «на другом берегу все, что не смогло или не захотело ее понять».
Добиаш-Рождественская решила изменить правило своего наставника: превратила веру в обязанность.
Однажды Иосиф Бродский заметил, что диктатуры всегда пытаются смешать вечность, историю, настоящее, – низкие дела дня текущего представить «призывом вечного». А история – опрокинутая в прошлое политика, об этом прямо говорилось.
Есть трудные письма, отправленные О.А учителю, Ивану Гревсу, в августе- сентябре 1936 года: «Я много задумывалась над рядом мест Вашего письма, дорогой Иван Михайлович. Вас тяжко удивило, как могу я решительно ставить крест, называть отжившим и отметать столько существенного, важного и даже великого, что еще недавно входило в мое научное миросозерцание…»
О.А. представила своего рода отречение, сказанное с верой и страстью ее героев, ее исторического времени: «В мировоззрении, в идейном построении я отхожу теперь от Вас или, лучше (ибо говоря за другого, всегда можешь ошибиться), от себя самой, какой я была, скажем, десять лет тому назад и особенно ярко и отчетливо пять лет тому назад, до смерти брата, унесшей как будто в буре то, что было, но что – очевидно – уже и было сильно разрушено необычайным опытом нашей жизни». «Я отрекаюсь» – произнесла Добиаш-Рождественская. «Не верю в бога, ни как в существо, ни как в «правящую силу»». «Не верю ни в какой абсолют, в абсолютную силу этических санкций».