— Я отец Джоан Уэлман, мистер О′Мэлли. Я не всё понял из того, что говорил мистер Вульф, но мне бы хотелось кое в чем убедиться. Мне бы хотелось убедиться, готовы ли вы пожать мне руку. — Он протянул руку. — Готовы или нет?
В нависшей над комнатой тишине приглушённо охнула одна из женщин. О′Мэлли почти собрался с силами. Во всяком случае, попытался. Глядя Уэлману в глаза, он начал было поднимать руку, но шейные мышцы сдали, голова упала, и он обеими руками закрыл лицо.
— Видать, не готовы, — сказал Уэлман и, повернувшись, зашагал к двери.
На прошлой неделе я заказал разговор с Глейндейлом, штат Калифорния. Когда нас соединили, я сказал:
— Пегги? Это Арчи. Я звоню из Нью-Йорка.
— Здравствуйте, Арчи. Я так и думала, что вы позвоните.
Я сделал гримасу. Я умышленно заговорил фамильярно, стараясь отыскать в ней хоть какой-нибудь изъян. Она могла, например, сделать вид, что возмущена, или, наоборот, прикинуться застенчивой, а то и притвориться, будто не знает, кто говорит. Ничего подобного. Она по-прежнему была сама собой: меньше ростом, чем следовало, полнее, чем следовало, и старше, чем следовало, но одной-единственной на свете миссис Поттер.
— Все кончено, — сказал ей я. — Я подумал, что вам будет интересно узнать. Присяжные заседали девять часов и наконец вынесли приговор: умышленное убийство. Как вам известно, его судили за убийство Рейчел Эйбрамс, а не вашего брата, но разницы никакой нет. Признавая его виновным в убийстве одного человека, ему вынесли тот же приговор, что и за убийство четверых.
— Понятно. Я рада, что все кончено. Спасибо, что позвонили. Так хорошо слышно, кажется, будто вы рядом.
— И вы тоже. Как у вас там? Идёт дождь?
— О нет, вовсю светит солнце, и тепло. А что, разве в Нью-Йорке дождь?
— Конечно. Я, наверное, привёз его с собой. Помните, какой у меня был вид в тот день, когда вы смотрели на меня сквозь щель?
— Ещё бы! И никогда не забуду!
— Я тоже. Всего хорошего, Пегги.
— Всего хорошего, Арчи.
Я повесил трубку и снова сделал гримасу. Какого чёрта, подумал я, лет, эдак, через двадцать её благоверный, может, помрет, и, несмотря на возраст и вес, она станет моей.