– Но… – запротестовал Ирби, – вы же говорили, что встреча назначена для обсуждения заявления и требований моего клиента! Я настаиваю…
– Ваше положение совсем не таково, чтобы вы могли настаивать. Делая мне вчера смехотворное предложение, вы потеряли тем самым право на беспристрастное отношение к вам. Я спрашиваю вас: хотите ли вы присутствовать на нашем совещании сегодня вечером?
– Я хочу только получить принадлежащее мне по праву, – вмешался Хаф, – и смогу это доказать.
– Может быть, я облек своё предложение в неудачную форму, – допустил Ирби. – Я мог неверно понять ваши интересы в этом деле. Но с нашей стороны было бы крайне неблагоразумно встречаться здесь с этими людьми до тех пор, пока мы не будем уверены, что вы и мистер Гудвин собираетесь удостоверить подлинность…
– Тогда не приходите, – буркнул Вульф.
Хаф извлек из кармана какой-то конверт и помахал им в воздухе:
– Здесь лежит документ, подписанный собственноручно моей женой и засвидетельствованный её горничной Маргарет Казелли. Я тоже присутствовал при его оформлении. Эта бумага у меня. Не может быть ни малейших сомнений в её подлинности. Все, что мы хотим, – это добиться справедливости. И просим вашей помощи.
Он, видимо, был полностью убежден в своей правоте, как и в августе 1946 года, когда спровоцировал Присциллу подписать документ. Однако его патетический призыв не вызвал в нас сочувствия.
Вульф сухо сказал:
– Ни о каких гарантиях не может быть и речи, джентльмены. Равно как и о намерении согласиться с вашими предложениями. До вечера я буду занят. Можете прийти сюда в девять часов, но только на предложенных мною условиях.
На этом встреча и закончилась. Хотя Хаф и хотел, чтобы Вульф взглянул на его ценный документ, а Ирби упорно собирался предпринять ещё одну попытку нас подкупить, но никто их не слушал. Вульф только посоветовал им приберечь свой пыл на вечер.
Я вышел с гостями в прихожую и был снова разочарован, когда Хаф, который был моложе, выше и сильнее, чем Ирби, настоял на том, чтобы самому нести чемодан и сумку. Я все ещё пытался найти хоть что-нибудь, что говорило бы против него, но безуспешно.
Пройдя в кухню, я сказал Фрицу, что гостей у нас будет девять, а не семь, как предполагалось раньше.
Но дело повернулось так, что и эта цифра оказалась неточной.
…Четырьмя часами позже, когда я поднялся в комнату, чтобы переменить рубашку и галстук, в дверь позвонили. Фриц, открывший дверь, сообщил, что человек, стоявший на ступеньках лестницы, отказывается назвать себя и требует моего присутствия.
Я оделся, спустился вниз и подошёл к двери. Фриц не сводил глаз с цепочки. На ступеньках, хорошо наблюдаемый сквозь прозрачное с одной стороны стекло, стоял Эндрю Фомоз собственной персоной и сердито глядел на щель, которую оставил ему Фриц. Вся его поза говорила о том, что он готов силой ворваться в дверь.