Эта фотография была сделана за год до развода наших родителей. Тем не менее на ней мы производим впечатление образцовой семьи. У меня самого есть горький опыт, и я не могу поверить, что супружеские отношения разрушаются в один день. Какая связь, иная, нежели внешняя, могла объединять моих родителей в то время? Было ли это путешествие попыткой укрепить их союз? Я плохо помню о нашем пребывании в Португалии, но в то время — хотя я уже мог почувствовать напряжение, возникшее между ними, и убедиться, что они все чаще спорили по самым незначительным поводам, — ничто не казалось мне слишком серьезным. Я даже представить себе не мог, что положение дел так внезапно ухудшится.
Из шкафа я вытащил семейные фотографии, лежавшие в старых крафтовых пакетах, и сел за письменный стол. Я никогда не любил альбомов. Тем более у меня никогда не возникало настойчивого желания упорядочить свои воспоминания. В тот вечер я смотрел на фрагменты жизни, разложенные на столе, но не мог сосредоточиться на историях, которые они могли бы мне поведать.
После первой ночи, проведенной с Элоизой, я лишь время от времени приходил в свою квартиру. Тем не менее после столь тягостного визита в больницу я почувствовал острую необходимость побыть в одиночестве.
Несколько часов я бесцельно бродил по квартире. Даже немного выпил. Потом поставил на проигрыватель старую пластинку Вана Моррисона «Недели в астрале», которую любил слушать, будучи подростком. Однако я не испытывал никакой ностальгии. Меня ждало письмо Анны, лежавшее на столе.
«Мой дорогой Орельен!
Хотя извинения порой не оправдывают поступков, все же прости меня за то, что я причинила тебе столько зла. Поверь, я вовсе не собиралась этого делать. Но порой в жизни случается так, что ты должен вести себя, как эгоист. Не кори себя. Ты не виноват в том, что произошло со мной. Впрочем, я не думаю, что в несчастьях нашей семьи вообще кто-либо виноват.
Когда ты будешь читать это письмо, ты, несомненно, подумаешь, что я сошла с ума. Или, возможно, печаль помешает таким мыслям прийти тебе в голову, и ты почувствуешь ко мне снисхождение. Полагаю, я должна тебе все объяснить, хотя эти слова, которые я не осмелилась произнести в твоем присутствии, заставят тебя страдать сильнее, чем ты думаешь. Прошу тебя перенестись в прошлое вместе со мной.
Тринадцатое октября 1987 года… Этот четверг я никогда не забуду. Если ты помнишь, в то время я жила в Арвильере и ходила в лицей Пьера Байена в Шалоне. Наступил обычный вечер. Я должна была написать к завтрашнему дню сочинение. Ты ведь знаешь, моя комната находится в глубине дома, поэтому я не слышала, как подъехала машина. Однако меня удивили громкие голоса, доносившиеся из гостиной. Приехал папа. Я тут же подумала: «Что он делает здесь в столь поздний час?» Он ссорился с Абуэло. Это была ужасная ссора, каких прежде никогда не случалось. Разумеется, я не стала показываться им на глаза. Стоя наверху лестницы, я ловила обрывки их разговора. Сначала я не могла понять, о чем они спорят, и спустилась на несколько ступенек. Они говорили очень громко. Постепенно слова стали обретать для меня смысл. Абуэло вспоминал о войне и родильном доме, где он работал. Он говорил сбивчиво, но все же я поняла, что наш отец не был сыном Абуэло и что он родился в разгар войны от молодой женщины, умершей при родах. Обстоятельства его рождения и то, как наши дед и бабушка усыновили ребенка, остались неясными для меня. Я тихо ушла в свою комнату, до того как папа покинул наш дом. Услышанное ошарашило меня, и я не спала всю ночь.