— Разуй свои проклятые глаза!
***
Мать редко ругалась. Если ей случалось уронить тарелку или порезаться, она, конечно, могла в сердцах выразиться, но и только. Она гордилась своим английским, который выучила самостоятельно, а учебными пособиями ей служили бесчисленные романы, позаимствованные в местных библиотеках. Но сейчас ругательство олицетворяло вспышку гнева, взрыв неконтролируемых эмоций, прорвавший броню ее сдержанности. Чтобы скрыть замешательство, она пустилась в формально-юридические рассуждения, как если бы они были траншеями, вырытыми для того, чтобы защитить ее от обвинений в помешательстве.
Я не верю, как и не имею прямых доказательств того, что Эльза непосредственно замешана в совершенных преступлениях. Однако я уверена, что она о них знала. Работа помогала ей забыться, занять руки и голову настолько, чтобы не осталось сил сложить воедино кусочки головоломки. Представь себе океанского пловца, который не осмеливается оторвать взгляд от горизонта, потому что знает — под ним простирается черная и глубокая бездна, холодными течениями ласкающая ему лодыжки. Она предпочла жизнь во лжи, выбрав сознательную слепоту. Но это — не для меня. Я не закончу так, как она, — и совершу открытия, на которые она оказалась не способна.
На вечеринке я почти не разговаривала с Эльзой. Время от времени она поглядывала на меня, но представить своим друзьям так и не пожелала. Когда стало понятно, что пикник близится к концу, передо мной встал выбор — или смириться с тем, что мое представление обществу провалилось, или драться. Я предпочла последнее. Мой план заключался в том, чтобы рассказать захватывающую историю. Я остановилась на случае с лосем. Выбор показался мне удачным, поскольку произошел неподалеку, и я собиралась интерпретировать его как знак того, что сам Господь благословил нас на покупку этой фермы, в надежде, что и остальные воспримут его так же. Я испробовала свою историю на небольшой группе людей, среди которых оказался и весельчак мэр. Они сочли ее замечательной. Обрадованная столь явным успехом своей затеи, я стала обдумывать, кому еще представить ее. Но прежде чем я успела принять решение, ко мне подошел Хокан и попросил рассказать ее всем присутствующим сразу. Наверняка какой-то шпион, скорее всего двуличный мэр, шепнул ему на ушко о том положительном эффекте, который она оказала на мое положение в здешнем обществе. Хокан жестом призвал собравшихся к молчанию, и я оказалась в центре всеобщего внимания. Надо признать, у меня нет привычки к публичным выступлениям, и перед многочисленной аудиторией я теряюсь и становлюсь застенчивой. Но ставки были очень высоки. Если я проявлю себя с лучшей стороны, мое неуклюжее появление будет забыто. Итак, моя история вполне могла изменить мое будущее к лучшему. Сделав глубокий вдох, я начала с описания места действия. Пожалуй, я все-таки переволновалась; в моем рассказе присутствовали детали, которые вполне можно было опустить. Например, тот факт, что я купалась голой, о чем вовсе не было нужды рассказывать всем и каждому, как и то, что я была уверена: кто-то притаился в ветвях дерева и подсматривает за мной с недобрыми намерениями — в результате чего я выставила себя параноиком. Но мое повествование захватило аудиторию, никто не зевал и не тянулся за телефоном. Впрочем, когда я умолкла, аплодисментов не последовало, а Хокан заявил, что прожил здесь всю жизнь и ни разу не видел, чтобы лось осмелился переплыть реку. Так что, судя по всему, я просто ошиблась. Этот человек предложил мне во всеуслышание рассказать свою историю только для того, чтобы публично бросить мне вызов! Не знаю, какова вероятность своими глазами увидеть лося в воде. Быть может, это случается один раз в десять лет. Или в сто. Все, что мне известно, — это случилось со мной.