Потом к Цимисхию подвели мальчика, младшего болгарского царевича. На щеках его играл яркий румянец, и он был больше похож на девочку. Глаза были полны недоумения и наивного доверия. Он был прелестен, и им залюбовались придворные дамы. Цимисхий угадал их желания. Он будет удобен в гинекеях как слуга. Но для этого следовало оскопить его. Этим ведал паракимонен Василий. Тут же пришёл палач и сделал своё дело под одобрительное завывание праздничной толпы.
Затем перед царём поставили тех болгарских бояр, которые держали союз со Святославом и искали в объединённом славянстве спасение от угнетения ромейской державы. Эти люди были особенно ненавистны Цимисхию. Гнев вспыхнул в нём с невероятной силой. Он приподнялся на троне и закричал:
— Вероломные! — закричал он, и слюна брызгала из его рта. — Вы содействовали возвеличиванию варварского князя, хотели поколебать мощь великой ромейской державы. Вы — паршивые псы, смрадная падаль, мерзостнее самого последнего прокажённого и презренны в моих глазах. Эй! Палачи! Содрать с них кожу и набить её соломой. Выставить эти чучела на торных дорогах, ведущих на север в Болгарию, и пусть взирающим на эти чучела напоминают злодейства этих бояр и тем извлекают все для себя урок.
Слова василевса утонули в восторженных криках ликующей толпы. Старцев схватили за бороды, содрали с них одежды, повалили на землю, принялись топтать и всё время, пока их волокли по земле и показывали народу, каждый норовил пнуть их. При этом хлопали в ладоши, неистово прославляли воинский гений василевса, его мудрость, справедливость, благо его царствования, которые, как то говорили и про всех прошлых василевсов, были исключительными, и принесли небывалое счастье для ромейского народа.
ГлаваXLIX.
ЗИМОВКА В БЕЛОБЕРЕЖЬЕ
Путь к дому для русских выпал скорбным. Ладьи продырявились, протекали, паруса истрепались, люди изустали. Было много недужных и израненных, не все могли грести, да ещё встречь воды. Сам князь в просоленной потом рубахе не выпускал весел из рук.
Ещё не доезжая до порогов, русские стали примечать мелькающие в зарослях головы печенегов.
— Ужели солгали греки? — сокрушался князь. — Ужели Куря меня стережёт?
— Это уж так! — твердил старый Свенельд. — Коварны, страсть, эти идолопоклонники дохлого бога. Уж я-то их знаю.
Князь велел повернуть щиты в сторону правого берега. И не зря. В одной излучине Днепра на русских вдруг обрушилась туча стрел. Князь тут же велел высадиться на левый берег. Здесь держал совет с дружиной.
— Как быть, братие?
— Впереди смерть, княже. Куря нас живыми не выпустит. Чует добычу. А совесть у него дырявая. Другого, выходит, нет пути, как идти левым берегом до Киева.