Возы доверху нагружены мехами, конца возам не видно. Добывалось это всё смердами в рощах, в дубравах, в борах, в раменях. Медведь пойдёт на шубы, на санные полости, на одеяла, на ковры. Из куниц, соболей и лисиц нашьют шапок, воротников. Из бобров сделают отличную обтяжку у колчанов; из волчьих шкур наготовят шлемов, а всё лишнее продадут за море — грекам, персам, арабам, германцам, западным славянам. Волчьи, лисьи, собольи хвосты дружинники повесят в качестве украшения к гривам своих коней.
Дружинники и тиун пересчитывают шкуры и ворохами относят на княжеские подводы.
На погосте — теснота, гул, галдёж, пьяные песни, драка. Всюду снуют бородатые старосты, перед которыми расступаются смерды. Снуют хмельные парни, заглядывающиеся на молодок. Дородные жены местных вотчинников, в лисьих и собольих шубах, толпятся подле валок с женскими украшениями. На разостланных рогожах и дерюгах лежат кучи стеклянных бус, кольца, серьги, серебряные браслеты, греческие паволоки. Женщины, обдувая дыханием руки, нанизывают на них украшения. Бородатые, в овчинных тулупах купцы клянутся Перуном, Велесом, Дажьбогом, расхваливая свои товары. Мужья сердито бранят навязчивых жён.
Вдоль погоста бабы в дублёных шубах несут закутанные корчаги, глиняные горшки, медные чаши, деревянные ведра. Смерды толпятся подле приезжих купцов, прицениваются и рассматривают гарпуны, багры, крючки, иглы для плетения сетей. Дружинники скупают седла, стрелы, удила, колчаны. Всеобщее оживление заражало всех.
Появились скоморохи с медведем на цепи, начали показывать, как он пляшет, а сами били в бубны, играли на дудках, непристойно кочевряжились под неистовый хохот и гогот толпы. Из изб доносились весёлые крики, хлопали то и дело двери шинков, и на улицу вылетали вместе с криками густые облака пара. Ухватив за длинные полы медвежьего тулупа, везли по снегу холопы свалившегося во хмелю брюхатого боярина. Толпа осыпала их сочными, солёными шутками.
Князь остался очень доволен обилием здесь товаров, людей, веселья. Приказал отправить оброки во двор Малуши, а сам пошёл чинить суд. Это была утомительная процедура, но он занимался ею всегда охотно, когда выезжал за пределы столицы, потому что много было жалоб дельных. Тут он сталкивался с внутренней повседневной жизнью своей державы, проникал в истоки неурядиц, которых терпеть не мог.
В просторной тёплой избе уже были разостланы на дубовых скамьях медвежьи шкуры для князя и его дружинников и помощников. На пол брошены собольи одеяла. Князь, как то диктовал обычай, сменил свой дорожный тяжёлый тулуп на богатое торжественное, синее корано, — широкую накидку, богато украшенную, такую носили и бояре. Под нею была надета шёлковая рубаха вместо льняной как у смерда, которую князь носил в походах. Обулся в сапоги из мягкого жёлтого сафьяна и на голову нахлобучил бобровую сферической формы шапку с жёлтым верхом. В таком важном виде князь принимал жалобщиков. Поодаль стоял меченоша — гридь, он держал княжеский меч и щит — знаки верховной власти. Рядом с князем сидел Свенельд, искушённый в кляузных делах, истолкователь неписанного векового обычного права.