— Божественная любовь всё побеждает и расширяет все силы души, — Калокир читал в глазах Цимисхия, что он понял намерение Феофано, которое она, видимо, обдумала с наместником.
А наместник всё глубже забивал гвозди:
— Женщина всё отдаёт на жертвенник любви: «Любовь есть бог». «Кто любит, в том бог пребывает», евангелие от Иоанна, глава четвертая, зачало шестнадцатое.
Даже обдумывая самое страшное преступление, ромей искал санкцию в евангелии, которое знал наизусть.
Иоанн приблизился к уху наместника и прошептал, хотя в покоях кроме них никого не было:
— Не забывай, друг мой, что во дворце кроме Феофано, — нашего ангела хранителя, нашей прочной опоры есть ещё куропалат-дьявол воплоти. И ещё эта гадина — паракимонен.
Он отворил дверь, оглядел коридоры, в окно обозрел пространство около дома и, наконец, обняв Калокира, усадил его в золотое почётное кресло, введённое ещё цезарем для высших должностных лиц, и перешедшее к высокопоставленным ромеям.
— Я несколько раз ужинал у куропалата, — стал говорить тихо Цимисхий, тихо, но страстно. — В числе прочих гостей, конечно. Я скажу, очень удивился, что такой пьяница и шут, вечно угодничающий перед василевсом и василисой, держит в своих руках ось ромейского государства. Даже гнусно пьянствуя, он всегда умудряется следить за настроением каждого собутыльника и того, кто сделает промах, будучи невоздержанным на язык, он привлекает к суду, оповещает василевса, и, как правило, ослепляет. Много ходит слепцов с протянутой рукой по улицам Константинополя после выпивки в покоях куропалата. Имущество собутыльников, разумеется, конфискуется и переходит к нему, а он и без того сказочно богат. Вот почему пьяного куропалата боятся больше, чем трезвого.
— Скотина! — выругался Калокир. — И ведь какое презренное ничтожество! Преследуя нарушителей церковного устава, он, однако, знает одну только тему разговора: какие из столичных проституток знают хорошо своё ремесло, а какие слабо…
— Вот и попробуй тут… Стены и те слышат… Крыша и та видит… В какое время мы живём! К кому прибегнуть?!
— Но ты забыл, что у нас Святослав…
Святослав храбр и дерзок, не спорю. Но — это обоюдоострое оружие — опираться на Святослава. Русь — давно не младенческая держава, она давно мозолит нам глаза. Давно рвётся к морям, к нашим границам и сокровищам ромейской империи.
— О, доместик! Как ты близорук. Никифор прав, призывая на помощь Святослава, прав во всех отношениях. Натравливая его на болгар, он тем самым ослабляет нашего северного соседа, развязывает себе руки для борьбы с арабами и ослабляет саму Русь. Едва ли Святослав победит болгар. Но если и победит, он очень ослабнет после победы, а до Киева далеко. Кругом его враги… Я обещаю ему поддержку, и он этому простодушно поверит, не понимая, что Балканы — это ловушка для него. Во всяком случае надо иметь в виду, доместик (Калокир настойчиво продолжал подчёркивать его титул, чтобы показать свою неприязнь к указу василевса), что, конечно, наша первейшая задача — не допускать этого хищника к Чёрному морю. Тут хлопот не оберёшься. Согласен, но… Никифор — болячка пострашнее.